«Люблю бродить я по бильярдной…»
Люблю бродить я по бильярдной
И слушать цоканье шаров,
Глядеть на мир пустой и смрадный
И всё же — лучший из миров!
«Я устал усталостью последней…»
Я устал усталостью последней
От убогой жизни мелочно-тоскливой,
И от молодо-кипучих бредней,
И от ласковости женской лживой.
«Всё тот же мир… Но как мне рассказать…»
Всё тот же мир… Но как мне рассказать,
Что всё иным и бездуховным стало.
Не верится, что слово «благодать»
Полней всех слов других звучало!
Не верится… На горестной земле,
Прогоркшею слезами, кровью, потом,
Свет обрести немеркнущий во мгле
И возлететь к божественным высотам.
«Нет, ветхий человек во мне не умер…»
Нет, ветхий человек во мне не умер.
Я сыном Света не был и не стал.
Но в тихий час моих предсмертных сумерк
Беззвучный голос Твой я услыхал.
«Мне руки нежные твои…»
Мне руки нежные твои
Напомнили о светлом рае.
Я так хотел бы, умирая,
В ладони немощные взять
Твои состраждущие руки;
И в предстоящей нам разлуке
Их на прощание пожать!
Послания
К. Померанцеву
1. «За спором шумным, бестолковым…»
За спором шумным, бестолковым,
Когда играет ум, и острым словом
Бьет каждый всех, лишь слушая себя…
Забыл, прости, благодарить тебя —
Поверь, как я теперь о том жалею!
За дружбы знак и щедрости, твоей
Изысканности жест, за Романею!
И сей Бургундии блестящий дар
Я пил рассеяно, как пьют Pinard.
Мне горечь от пустых запальчивых речей
Vosne Romanee и отравила вкус, ей-ей.
2. «Ты далеко сейчас, над озером…»
Ты далеко сейчас, над озером
Женевским, там в горах.
Мечтаешь ты, и мысль твоя кипит;
И вдохновение — Эвтерпа, лучшая из муз,
С улыбкой на устах
Песет тебя, послушна и робка,
В твое уединенье…
Здесь, в Лондоне, туманами и сплином
аглицким дыша,
Смотрю в окно…
От неба серого летит моя душа
К Савойе голубой и видит Альп вершины и снега.
Прозрачен воздух, тишина, благоуханные луга
И на лугах рождественские ели…
3. «Свиданья день придет…»
Свиданья день придет.
Мы соберемся снова
Для споров и бесед у друга дорогого,
И вкусим вновь от бархатной густой струи
Aloxe-Corton, Pommard или St. George Nuits.
Лишь нашей зрелости доступное блаженство,
Культуры Галии седое совершенство.
«Надрывается звонок, и трещит, и кричит…»
Надрывается звонок, и трещит, и кричит
В ледяную тишину, в глухоту, в гранит.
Что ж ты ищешь ее, где никто не живет
И тебя в доме том с нетерпеньем не ждет.
Да, ты встретил ее, ту, что ждал ты всегда.
Вот и всё. Дом — теперь пустота. Никогда
Не увидишь ее, ту, что рядом была,
А теперь в темноту безвозвратно ушла.
Моя фильма (поэма)
А.А. Брею
I
Дел и страстей оборванные хлопья,
Жиреющая память — скряга,
Который год сшивает, копит,
Нанизывая кряду
Ненужный день на день,
Плетет обшарпанный свой приводной ремень
Как я молил ее: не мучай,
Перечеркни, забудь,
Когда всем миром правит случай,
Как отвечать мне за судьбу?
Душил, глушил в кабацком дыме,
Теперь уже — нет сил.
Разбудит ночью, приподымет,
Чтобы не спал — курил,
Не смел былого запорошить,
Смыть грязь с колес.
Дыша как загнанная лошадь,
Весь груз я вез.
В ночи глухой не будет милости…
И всё, что было да не сбылося,
И каждый твой бессильный взлет,
Вся жизнь, растасканная понемногу,
Кривляясь, станет у порога
И перед взором проползет
Потрескавшейся фильмом на экране.
Из прошлого снопом — лучи.
Неровно сердце застучит
По пыльным клавишам воспоминаний
Чем дальше, тем быстрее такт.
Повремени. Вернись,
Мой первый детский акт!
Но в мир иной — рубеж тотчас —
От девичьих скорбящих глаз
И материнских рук.
Тревогой смертною сведенных.
С такою легкостью.
Как при пасхальных звонах,
Взлететь и ринуться.
Не оглянувшись, — вдруг,
В единственно достойную игру,
В тот грохот и оскал войны,
Где жизнь и смерть обнажены,
Где длится годы лихорадка.
II
Теперь кружись мой акт второй,
Дави бульдожьей хваткой.
Кавалерийскою трубой
Пусть режет уши крик былой,
Всех дерзких бунтов след кровавый.
Мне всё равно, мой акт второй,
Не превозмочь твоей отравы.
Пусть прыгает растрепанный сценарий
И медленно мутнеет голова.
Всплывут опять в хмельном угаре
Незабываемые острова…