Питер стоял и не мог поверить своим ушам, это било все рекорды ахинеи в мире.
– Охренеть, ты самонадеянный…, – он еле вернул себе возможность говорить после нескольких не увенчавшихся успехом попыток открыть рот, и, направившись как ошпаренный к двери, ещё раз развернулся, – я в шоке. Счастливо оставаться!
Удивительно, как от такого хлопка не рухнуло всё здание.
Джеймс усмехнувшись, присел на стоящую посередине комнаты кровать и откинулся на лопатки, проведя ладонями по лицу. Во рту всё ещё ощущался вкус Питера, и, что очень странно, еле уловимые ноты черники. С груди сдвинулся раскаленный давящий камень – его отпустило. Отпустило ещё в тот момент, когда парень отвечал на вопрос об отношении к мстителям, потому что, да – ему придётся охеренно так не договаривать, но уже не притворяться. Его заинтересовал этот колючий засранец. Кстати о нём. Три, два, один…
– Ладно, я согласен. – Питер залетел в комнату, снимая на ходу с себя куртку, и, бесцеремонно запрыгнув на кровать, навис над Джеймсом. – Но целоваться же можно в вашем двадцатом веке?
========== 6 ==========
Открыв глаза, Питер не сразу понял, где он находится. Понадобилось несколько секунд, чтобы восстановить цепочку событий и сообразить, почему под ним кожаный диван, а наверху зеленый потолок, в котором он видел своё смутное отражение. Стоило приподняться на локтях, перед лицом материализовался стакан с зелёной жижей.
– Ваш похмельный смузи, сэр. – Поморщившись от громкого звука, он протянул руку и взял предлагаемый стакан. – А ты ещё надо мной смеялся. Давай оклёмывайся.
– Уже. Просто нужно было немного поспать. – Спустив ноги на пол, Питер приложился губами к черной трубочке и начал медленно всасывать в себя волшебный эликсир Озборна, секрет которого тот принципиально не раскрывал, но для всех было очевидно, что там просто какая-то трава и газировка. Зрачки Питера в это время следили за мечущимся по квартире другом. – Что интересного в универе?
Гарри, будто не расслышав его вопрос, почесал затылок, покрутился вокруг своей оси и, задержав взгляд на комоде, прошёл к нему. Когда он развернулся к Питу, на его запястье уже красовались старомодные, но многое значащие часы.
– Я тебя умоляю. Что там может случиться такого, о чем стоило бы говорить. А вот что действительно интригует, так это – что за парень вчера был с тобой?
– Ты о ком?
– Не знаю, может, о том, кого ты вчера пожирал глазами на баре?
– А, ты о том парне. Забей. – Питер отмахнулся, словно эта вещь достойна обсуждения не больше, чем тема учёбы. Но Озборн уже зацепился за улику в виде излишка безразличия.
– Бо-же мой! Это не залётная жертва? – Гарри пулей уселся в кресло напротив, ожидая подробностей.
– Я не хочу об этом говорить, – процедил Питер.
– Охренеть, значит, всё ещё серьёзнее! О перепихонах на ночь ты не стесняешься расска… – видимо, увидев в глазах друга угрозу своей жизни при ещё одном его слове, Озборн закрыл рот. – Ладно, мне пора к отцу. Ты здесь останешься?
– Да, нужно пару часов переждать. Это всё, больше информации не будет. – Отрезал Питер, заметив вспыхнувшее любопытство.
– Как скажешь.
Через пятнадцать минут дверь за Гарри закрылась, и Питер откинулся обратно на диван, закрыв глаза. Всё было бы хорошо в этой квартире, если бы нарциссизм Озборна не надоумил его прикрепить зеркало к каждой свободной поверхности. Даже, блять, на потолок! Кто так делает? Ему часто приходилось здесь бывать либо на вечеринках, либо чтобы отоспаться после загульной ночи, но из-за своеобразного декора это было в некотором роде испытанием.
Всё началось лет с шестнадцати. Он, конечно, никогда не имел пристрастия крутиться перед зеркалом часами, обычно хватало пары секунд, чтобы оценить внешний вид. Но в определённый момент в процессе утреннего умывания он заметил, что зрение будто упало. Его отражение становилось размазанным, если смотреть на него дольше минуты, пока чистишь зубы. А благодаря непрошенному подарку, это было невозможно – он всё видел на двести процентов. И с каждым днём ситуация ухудшалась, пока он не перестал отражаться в зеркале, как вампир. Оставалось только спрятать мысли об этом в ларец с кошмарами, захлопнуть его и игнорировать проблему. Но надолго его не хватило.
Как бы он ни старался не поднимать на себя глаз и смотреть чётко на слив раковины, периферическое зрение фиксировало, как бледная фигура пропадала, оставляя только задний план, и в итоге он врезал кулаком по подвергающей его сомнениям поверхности. Сомнениям в самом себе. Ведь идиотизм же сомневаться в том, жив ли ты вообще? Даже когда зеркало показывает, что тебя нет.
Со временем удалось приучить себя вовсе не замечать этой особенности – то, что он умел делать лучше всего, но, когда он находился в пентхаусе Гарри, параноидальные мысли чёрным ворохом витали над ним и отчаянно пытались пробиться в черепную коробку.
Он так часто не ощущал себя живым. Просто ходил, как кусок мяса, выполнял определённые функции, отвечал на вопросы людей, следовал заданному вектору, не испытывая при этом практически ничего. И когда эта опустошённость достигала пика, он набирал смс, после которой следовало изнасилование за деньги, или обдалбливался кокаином, чтобы просуществовать ещё какое-то время. Всего два варианта способных вытянуть его со дна колодца.
Но четыре дня назад появился третий вариант. Из-за которого Питеру пришлось сегодня прогулять пары и завалиться к Гарри на диван. Из-за которого он всю ночь пролежал, прислушиваясь к дыханию через стену. Из-за которого он вчера не смог сдвинуться ни на миллиметр от захлопнутой им же двери, словно был прикован невидимыми цепями. Джеймс будто запустил в него свою бионическую руку и сжал насквозь прогнивший кусок плоти, называемый сердцем. Внутренний голос приказывал ему уйти, сбежать как можно дальше, но тело не могло сделать ни шага. Он смотрел на дверную ручку, несколько раз тянулся к ней и резко одёргивал руку. Опустишь её – замок щёлкнет, а там неизвестность – хренов омут в сапфировых глазах, блеску которых невозможно было противостоять. Джеймс ломал его, ломал все установки и возведенные стены – да, они были покрыты мерзкой плесенью, но при этом были его опорой. А откроешь дверь и словно рискуешь лишиться и этой жалкой поддержки. Зато получаешь шанс обрести нечто большее – то, что ему, казалось, никогда не было нужно.
И он сдался. Закрыл пасти своим демонам и отдался в распростёртые объятья, которые либо сделают его счастливым, либо потом заставят его пустить себе пулю в лоб.
три заветных слова…
– Да ты охренел?!
Раскатистый бас Уилсона прогремел на всю комнату, и Джеймс моментально забрался под подушку.
– Бакс, ты какого лысого тут спишь?
– Потому что это моя комната, Сэм. Хер ли орёшь в такую рань? – Малейшее движение сопровождалось звоном колоколов в голове.
– Рань? Пятница, подними экраны! – Послышался глухой скрежет, и помещение начало заливаться солнечным светом. Джеймс пробурчал явно какое-то ругательство в матрац и попытался сильнее натянуть одеяло. – Встать, солдат, я сказал!
Одеяло исчезло, и Барнс, готовый задушить друга, перевернувшись, резко сел и тут же сжался, схватившись за голову. Благо левая рука была холодной и могла послужить хорошим компрессом.
– Не верю… у тебя похмелье? – Сэм, будто увидел восьмое чудо света, уронил свою челюсть. – Во вторник? А это не моветон? Мне нужно знать всё: от «где?» до «с кем?»! А у тебя вообще может быть похмелье?
Лицо Джеймса мучительно искривилось от очереди вопросов, при которых Уилсон даже не удосужился понизить свою громкость. Возможно, если продолжать молчать, он сам всё придумает, и отвечать уже не придётся.
– А это что за рубашки на полу? О-хо-хо!– Что за санта-клаусщина? – У тебя было свидание? Не отвечай! Шерон, да? Ну, колись же!
Металл нагрелся, и Джеймс безысходно рухнул обратно на подушку, сморщившись от боли.
– Ты не можешь так со мной поступать! – Стоило капле кофе попасть на язык, состояние Джеймса значительно улучшилось, а Сэм, намереваясь подкупить друга, приготовил шикарный омлет и теперь, обломавшись, обиженно на него пялился. – Я тебе всё и всегда рассказываю!