Он никогда ни с кем не просыпался. Если он оказывался в постели не один, то стоило ему кончить, он сразу одевался и, иногда даже не попрощавшись, сваливал. Он вообще не понимал, что можно делать с человеком после секса. Получили своё, все довольны, всем спасибо, расходимся.
Сейчас же он, как малолетка, пялился на Джеймса, будто до этого никогда не видел мужского тела. Хотя никто бы не поспорил, что тут было на что посмотреть. Грудные мышцы сокращались в такт вздыманию диафрагмы, отчетливо прорисовывались под кожей и даже блестели в прокрадывающихся в комнату первых лучах солнца, а ложбинка между этими рельефами уходила в тень под одеяло, словно нашёптывая, испытывая. Питер аккуратно его стянул, провожая глазами прорисовывающиеся кубики пресса, пока не открылся вид на сильно выпирающие косые мышцы, словно стрелками ведущие к – о, да – стеснённому тканью стоящему члену. Питер еле удержался от смеха, потому что налитый кровью орган дёрнулся, будто почувствовал любопытного зрителя, и приветственно кивнул.
И вот теперь желание отложить пробуждение Джеймса сменилось кое-чем более соблазнительным.
Приподнявшись, Питер аккуратно, как кошка, подкрался ближе и поставил колено между раскинутых ног. Хоть тот и лежал на спине, голова была повёрнута к окну, открывая мощную шею. Взгляд прибивала к себе натянувшаяся пульсирующая жилка, которая буквально принуждала коснуться её губами. Ну, как тут можно сопротивляться?
Кожа была солоноватая, видимо, спать в обнимку всё-таки жарковато, но при этом абсолютно крышесносная. Питер впился в неё и чуть сам не застонал от потемнения в глазах. Джеймс попытался отмахнуться от него, словно от донимающего насекомого, и нехило приложился рукой о его плечо – чувствительно, но не больно, вырвав из парня только смешок. Успевший остыть металл ярко контрастировал с остальным пылающим жаром телом – как же это заводило. Питер начал медленно спускаться вниз, не отрывая кончика языка, прошёлся по груди, обведя ареол соска, и слабо подул на него, тут же засосав набухшую горошинку. Одобрительное мычание через барабанные перепонки ударило прямо в подкорку, вызвав вторящий стон. Но сердцебиение того оставалось ровным, и Питер, прищурившись, осмотрел никак не выдающее себя лицо. Интересно, как далеко он сможет зайти?
Рука всё ещё всем весом лежала на его плече, пока Питер продолжал вести губами всё ниже по торсу, прерываясь на поцелуи возле каждого нового каменного мускула. Начало дорожки волос возле пупка защекотало подбородок, а член потёрся о солнечное сплетение, но его хозяин признаков жизни так и не подавал. У Питера проскочила какая-то детская обида – он что, вообще ничего не чувствует? Под порывом он попытался рвануть вверх, чтобы разбудить этого чёрствого медведя в спячке, но не смог сдвинуться. Бионическая рука твёрдо удержала его на месте и, более того, надавила вниз.
– Ах ты, скотина!
Грудь Джеймса затряслась, и, поняв, что смысла притворяться больше нет, он открыто расхохотался.
– Ты как давно проснулся? – Джеймс, убрав руку, приподнялся на локтях. Сапфировые глаза были полны озорства.
– Да ещё полчаса назад. – И видя, как ноздри Питера раздуваются от гнева, – было интересно, как ты себя поведешь.
– Доволен?
– Ты остановился, так что не очень.
Питер возмущенно открыл рот, но ничего конструктивного на ум не приходило, поэтому он просто шлёпнул ладонью по твёрдому животу, и тут же оказался под Джеймсом буквально придавленным к кровати.
– Что за особая любовь к рукоприкладству? – За вопросом последовал издевательский толчок бёдрами, и таз Питера предательски сделал встречное движение. Но он не собирался так легко сдаваться.
– А что за любовь к тупорылым приколам?
– Какие приколы? Я просто дал тебе возможность насладиться своим невероятным телом. – Всё упрямство парня разбилось об эту наглую улыбку, которая шла в разрез с вожделением в расширившихся зрачках, и Питер даже не успел ничего возразить, когда Джеймс наклонился и, всё ещё удерживая запястья, лизнул его жилку на шее. Совсем как он десятью минутами ранее. Чисто из вредности он попытался вывернуться, но последовавший укус заставил его только выгнуться, подставляя больше раздолья для ласки. – Теперь моя очередь.
Джеймс отпустил его руку, и Питер сразу зарылся освободившейся ладонью в шелковистые волосы, прижимая Барнса к себе. Тело требовало его так сильно. Ближе. К себе. В себя. Он растерял всю свою уверенность, будто был закомплексованным девственником, и в каком-то плане он им и был. Слишком много ощущений, таких интимных и сокровенных. Джеймс сжал его за ягодицу, и колени сами собой подогнулись по обе стороны от настойчиво толкающихся бёдер.
Оторвав губы от остро выпирающих ключиц, Барнс поднялся и, облизнувшись, запечатлел это умопомрачительно откровенное зрелище снизу вверх. Расставленные для него и чуть подрагивающие под его невесомыми касаниями ноги – развитая сокращающаяся мускулатура, без перебора, соответствующая комплекции – жадно хватающий воздух раскрытый пухлый от собственных укусов рот – растрёпанные каштановые кудри – и, о, боже – румянец. И вот так просто Джеймсу пришло в голову, что тот редко оказывался в подобных ситуациях. В постели. Трезвым. При свете. Утром.
Всего пара секунд, и он собрался вернуться, чтобы не испортить момент, но вселенная справилась без него.
«Мистер Барнс, мистер Уилсон прошёл главный вход – направляется к лифту»
– Ну, блять…, – Джеймс запрокинул голову.
«Обращайтесь» – отсалютовала ему не то Пятница, не то вселенная.
Питер вмиг пришёл в себя, попятившись к спинке, перекинул через Джеймса ногу и, поправляя домашние хлопковые штаны, которые были единственной его одеждой, поспешно поднялся с кровати, чтобы сбежать к себе, но был перехвачен за предплечье. Тело всё ещё было гиперчувствительное, и от места прикосновения побежали микроскопические разряды. Карие выпученные глаза уставились на ставшее запредельно серьёзным лицо.
– Ты выспался? – Вопрос, подразумевающий под собой немного другое.
– Да…, – и найдя спасение в часах на тумбочке, – мне собираться надо. На пары.
Выдернув руку, Питер практически выбежал из комнаты, а Джеймс, как стоял на коленях, смотря ему в след, так и рухнул плашмя на подушку.
– Пятница, передай Сэму, чтобы подождал на кухне. – Сейчас нужно было принять душ и не выдать другу своё раздосадованное настроение. Вроде утро и началось неплохо, а на душе ощущался странный необъяснимый осадок.
Боже-Боже-Боже.
Сердце бешено билось в такт пульсирующей в голове панике. Питер, как обезумевший, вбежал в ванную и, чуть не оторвав кран, набрал в лодочку из ладоней ледяной воды и плеснул её себе в лицо. И ещё раз – мало. Он наклонился, подсунул висок под сильный напор и в итоге уткнулся лбом в раковину, чтобы струя била в затылок.
– Ты рехнулся? – Сам себе. И уставившись сквозь затекающую в глаза воду на свою грудную клетку, – нельзя так реагировать, ублюдочный кусок мяса…
Там в постели он чуть не расплавился от переполняющих ощущений. Фантомные руки Джеймса всё ещё оглаживали его кожу, он чувствовал его прикосновения. Их было слишком много. Они выворачивали наизнанку. Причиняли боль. Его будто потрошили длинными закрученными когтями, впиваясь во все внутренние органы, разрывая их.
Ты не можешь этого чувствовать. Нельзя. Тебе нельзя это чувствовать. Нельзя чувствовать.
От резкого движения вверх брызги разлетелись во все стороны, и он ринулся к душевой кабине. Даже не раздевшись. Просто включил посильнее воду, сдвинув смеситель в край, и сполз на кафель.