— Нужно немного времени, и ты найдёшь способ вернуться на урок травологии. И этот способ — не увиливать от учителя последующие девять месяцев! Так, на минуточку.
— Я знаю, Ёнджун-хён, ты не делаешь лучше!
— Я должен делать не лучше. Я должен делать так, чтобы ты задумался о том, что тебе действительно нужно, — он несильно постучал согнутым пальцем по макушке младшего и, когда тот повернулся к нему, улыбнулся. — Завтра рано вставать и первая лекция у нас совместная. Я надеюсь, мне не предстоит наблюдать картину, где ты в пол кланяешься преподавателю по чарам.
— Ты невыносим, — буркнул Бомгю, но улыбки не сдержал.
Сказав, что время спешило и пора закругляться, танцор ушёл из мастерской, и техник остался наедине с шипящим пивом. Он смотрел на белую с синим морем металлическую банку в своих руках и, поразмыслив, вылил содержимое в стоящий рядом вазон с высоким цветком, который повидал вещи и похуже, чем дешёвый слабый алкоголь. Иметь пристрастие к алкоголю в его возрасте, может, и обыденно, но ненормально, и хён постоянно говорил об этом. Сам он противник алкоголизма и курения, продвигал здоровый образ жизни и вегетарианство и пытался научить друзей правильности такого мышления. Бомгю, в принципе, согласен с другом во всём — это действительно разумно и помогало организму. Только он сам в последнюю очередь думал о том, что ел. Есть дела поважнее. Например, стартовый тест по чарам завтра утром.
⟡ ⟡ ⟡
Жёсткое, влажное полотенце было сброшено на пол. В темноте комнаты снова была зажжена лишь одна свеча, кажется, она всегда здесь горела, и другой источник света никогда не проникал в эту комнату. Юноша стоял перед зеркалом в полный рост, висевшим на стене, и отрешённо смотрел в него. На отражающей поверхности углём были написаны руны, некоторые из них поспешно стёрлись и превратились в грязные пятна. Ещё по углам были расклеены отдающие жёлтым цветом стикеры с напоминаниями о том, что высокие баллы превыше всего, что он непременно должен добиться своей цели и что он — репутация родителей.
Парень стоял молча, поглощённый мыслями. Рассматривал своё бледное сухое тело, покрытое старыми блеклыми шрамами, словно изящными, выжигающими кожу татуировками. Каждый из них нёс своё особенное воспоминание и память о том, каково должно быть его поведение и что именно он должен брать из окружающего мира и что давать взамен. Возможно, ему бы хотелось на груди выжечь цифру «сто», чтобы навсегда укоренить в себе понятие «идеальность», но вряд ли это кто-либо другой оценит. Рвение стать лучшим — похвально и эгоистично. Ступая по головам, прийти к цели. Или обойдя очередь, воспользоваться VIP-возможностью? Разница казалась большой, но на деле всё сводилось к одному исходу.
Юноша прикрыл глаза, смотря на свои ноги и тазобедренную часть, покрытые тёмными волосами. Его первый в жизни шрам — обрезанная крайняя плоть, ведь в его теле текла еврейская кровь. Он, как потомок Моше{?}[Моше́ — еврейский пророк, организовал Исход евреев из Древнего Египта, сплотил израильские колена в единый народ. Является самым важным пророком в иудаизме.], блюститель народа. Эти шрамы — ожоги истины, сопровождающие его всю жизнь и ведущие к единственной верной цели. Исключительный идеал его тела и разума пускал корни в мир для того, чтобы осветить прародителей ярким солнечным светом. Его бледное тело в кромешной тьме ночи, словно мертвец, чьё место уготовано под крышкой гроба господня. Наступит тот день, когда он нарисует долгожданный, последний ноль.
Сто — его число. День, когда его разум заполнится настолько, что в нём больше не останется ни капли, и всё познание мира будет содержаться в его невысоким, худом, но исключительном теле. Иешуа{?}[Иисус — русская транслитерация еврейского имени ישוע (Иешу́а).] будет его наставником, а он будет наставником родителей, для которых уготована чистейшая судьба праведников божьих.
Юноша коснулся холодного зеркала, прижался раскрытой ладонью и, почувствовав желание сжать кулак, расслабил руку в противоположном действии. С его худого запястья свисала красная иерусалимская нить с рукой Мириам{?}[Еврейский оберег Хамса олицетворяет божественный дар Мириам — старшей сестры пророка Моисея. Во времена египетского плена еврейская семья не имела права воспитывать двоих мальчиков. Моисей родился третьим ребенком после Аарона и Мириам. Под страхом казни мать отнесла его на берег Нила, положила в корзинку и пустила по течению. Мириам проследила за младшим братом и увидела, что корзинку выловила дочь фараона. Она уговорила царевну взять в качестве кормилицы мать Моисея. Так женщина смогла воспитать своего сына, пусть и тайно. За это и многие другие благие деяния Бог наградил Мириам даром творить чудеса. Во время Исхода своей ладонью она сотворила бесконечный колодец, из которого евреи черпали воду для перехода через пустыню.]. Он не тот, кто сумеет противиться заранее приготовленной для него жизни. Всё его существование в этом мире — сценарий, которому он всецело принадлежал, и уход от текста жизни грозил пугающим грехом. По рукам и ногам блуждал мороз магии, запечатанной внутри него тела и не находящей выход наружу. Всё бурлило под кожей, будто кипящая лава, и иногда приносило боль в ночи, когда кровать принимала его в одинокие ледяные объятия.
Сегодня ему повезло. Смотря в зеркало, он видел себя.
Иногда там просто тьма.
====== Разговор по-другому ======
Ёнджун проснулся от ощущения, что по нему кто-то неприятно полз, но на деле это было одеяло, которое сползло по его спине к пояснице. Была глубокая ночь, и юноша уткнулся обратно в подушку, стирая с виска холодный пот. Его немного трясло, и сердце колотилось, наверное, ему всё же приснился кошмар, но, к счастью, он совершенно ничего не помнил. Какое-то время он лежал, понимая, что больше заснуть сегодня не сможет, так как глаза напрочь отказывались закрываться для сна. Он лежал в кровати, особо ни о чём не думая, но вдруг осознание заставило его подняться на локтях и взглянуть в сторону полога.
Абсолютная тишина. В комнате, где жили четверо парней, никогда не было такой тишины, буквально кладбищенской, гробовой, так тихо было только в подпольном бункере. Ночью все звуки становились ярче и чётче, а сейчас он не слышал даже дыхания одногруппников, которые должны были мирно спать. Поправив ночную рубашку, Чхве встал с кровати и отодвинул шторку в сторону.
Все кровати были пусты.
В комнате не горел свет, все вещи были на местах, не было никакого намёка на то, что они уходили куда-то в спешке, шума на улице не было слышно. Если бы в академии был переполох, парень бы услышал, потому что такие вести распространяются по стенам, голоса преподавателей всегда слышны в случае тревоги в каждой из комнат факультетов. А сейчас была тишина.
Ёнджун, взяв свою волшебную палочку, осторожно подошёл к двери, положив дрожащую ладонь на продолговатую ручку.
— Люмос.
Холодный свет покрыл деревянную поверхность и очертил глубокие рисунки и узоры. Парень вышел в коридор и медленно стал спускаться по лестнице. Внезапно он услышал тихий шорох и остановился, чтобы понять, показалось ему или нет. Внизу, в нескольких метрах, начиналась гостиная, и там, очевидно, кто-то был, потому что звуки всё ещё доносились, несмотря на его неподвижность.
— Кто там? — поинтересовался он, и его голос немного дрогнул от волнения, богатое воображение настойчиво рисовало ему всякие пугающие картинки несуществующих монстров или существ, изображения которых постоянно мелькают в книгах. Сам по себе Чхве не мог назвать себя очень пугливым человеком, но иногда излишняя нервозность доводила его до ручки, и любой шорох мог вселить испуг. Вот и сейчас он никак не мог избавиться от странного чувства страха.
Ему, к слову, никто не ответил. Юноша спустился в зал и только там понял, что находился в совершенно чужом помещении. На всех предметах мебели здесь были вырезаны головы и туловища волшебных животных, чаще всего мелькающих в мифах маглов, здесь было очень много старинной литературы, книжные шкафы были вмонтированы в стены. Всё здесь было тёмным и поглощало только тьму.