— Чёрт, — прошипел он, не в силах никак помочь. Он только стоял и думал, действительно ли это к нему и кто мог написать письмо. Перед глазами промелькнуло множество образов знакомых, родственников и друзей, но он остановился только на нескольких. Субин, Сонхун, Джихо, Хечжон. Больше некому.
Он слышал урчание голубя, его пыхтение, и когда свёрток, помятый и поцарапанный, стал едва виднеться с его стороны, Хёнун аккуратно подцепил его отросшими ногтями и потянул на себя, пытаясь не порвать бумагу. Ещё через пятнадцать секунд ему удалось вытянуть записку на половину. Голубь заурчал и посмотрел в сторону железной двери изолятора. Ким кивнул, сел за кроватью и развернул записку. Она была написана от руки пером.
«Здравствуй, Хёнун-оппа.»
Парня охватили мурашки, он сжал письмо во влажных руках, чувствуя обострённую тоску и сожаление. Сейчас ему особенно сильно казалось, что он настоящий кретин и дурак. Собрав мысли в кучу, он продолжил читать.
«Я думаю, ты знаешь, кто тебе пишет. Я боюсь, что письмо могут перехватить, поэтому не буду упоминать имена и конкретные места. Как только прочитаешь, уничтожь письмо. Совсем недавно у нас произошёл пожар, но говорят, что это был поджог. Никто не пострадал, но все считают, что это было умышленное покушение. Подозревают, что авроры связаны с этим или даже устроили его. Хёнун, пожалуйста…»
Ким услышал, как замки железной двери стали по одному звенеть, и разорвал письмо на мелкие кусочки, превращая в неразборчивую кучку крохотных листков. Он запихал всё под матрас и посмотрел на вошедшего. К счастью, это снова был этот молодой парень, всё время охранявший его. Невольно заключённый глянул в окно. Голубя уже не было.
— Слушание состоится в семь утра по непредвиденным обстоятельствам.
— Что? Оно же было в девять?
— Его перенесли. Я сказал, из-за чего. К сожалению, у вас нет выбора. За вами придут через пять минут, — покачал парень головой и поджал губы. Хёнун не хотел на него как-то орать и травмировать, поэтому просто устало кивнул, проследил за тем, как закрылась дверь, и выдохнул.
Покосившись на матрас, он нахмурился и стал обрабатывать то, что успел прочитать. Чёрт, он так испугался этого юноши, что тут же всё уничтожил. Но он узнал главное и был поражён тем, что произошло. Теперь он точно сумел взвесить все за и против, полная картина выдуманной справедливости предстала его глазам. Он и так прекрасно понимал, что деньги и власть — адское комбо, но он не ожидал, что всё гораздо хуже, чем выглядело изначально. Теперь он точно не собирался соглашаться со всем. Он будет настаивать на обратном до потери пульса, пусть хоть судья выдвинет сотни доказательств. Ему всё равно. Вся эта система должна рухнуть.
Когда через пять минут к нему зашёл сопровождающий, Хёнун уже стоял на ногах, и гораздо твёрже, чем до этого. Оказывается, в зал суда нельзя было идти в его состоянии. «Конечно» — думал Хёнун, шляясь взглядом по всем коридорам и холлам, через которые они проходили. Кажется, его стали водить по всему министерству, наложив на руки магические путы. Будто у него была возможность сбежать. — «В обитель лжи нельзя входить таким грешникам правосудия, как я». Они прошли через отдел правопорядка, Хёнун зацепился взглядом за сектор Административных служб Дэбобвона{?}[Аналог Визенгамота.] — верховного суда Южной Кореи. В холле, через который они проходили, и через который проходили другие, множество других, стоял монумент. Проходя мимо пьедестала, стоящего на сгорбленных спинах не-магов, на вершине которого возвышались волшебник и волшебница, подняв палочки вверх, Хёнун зацепился глазами за надпись: «Магия — сила».
Задела его и доска объявлений. На ней сплошь и рядом были вывешены снимки разыскиваемых. На некоторых красной огромной печатью клеймом выписано «ВАМПИР» или «ТОККЭБИ». У всех путь был один — долгая, мучительная смерть в подводной тюрьме японского моря, или по-простому «пожизненное заключение». И неважно, какое правило или закон они нарушили — законы писаны для волшебников, не для тварей, и соблюдаться должны по отношению к волшебникам. А вот раз твари хотят жить среди магов, то в обязательном порядке закон шёл впереди всей пирамиды потребностей.
Ким ошибался, когда думал, что сотрудники министерства — нелюди. Всё оказалось гораздо хуже. Он не видел здесь ни одного, кто был бы против установленной системы, и ему вдруг стало так безумно жаль всех тех, кто сначала хотели жить нормально, не слоняясь по заброшенным зданиям и кладбищам, а в итоге их загнали в терновник, опутывая кольцом из ожесточенных правил. Ему вдруг так стало жаль и Ни-ки, и Сону, и… и всех таких же. Кто едва отличался. За всю свою жизнь и учёбу эти двое ни разу не сделали ничего плохого, но их ненавидели. Принятие в общество было лишь иллюзией.
В огромном атриуме первого этажа на Хёнуна обращали больше внимания. Перед парадными дверьми снова стояла статуя, на этот раз Фемиды, чьи завязанные глаза означали неподкупность и беспристрастность в суждениях, а весы в руке помогали взвешивать ей все доводы. Во второй руке у неё была волшебная палочка, обращённая кончиком вверх. Магия — сила? Полная чушь.
Хёнуна затолкали в уборную, расположенную в правом крыле министерства. Это было просторное белое помещение с раковинами, унитазами, писсуарами и душевыми кабинами. Ах, да, ещё со скамейками, выглядящими так, словно своими руками авроры о них разбивали другим черепа.
— На душ пять минут. На одежду пять минут. На суде будут присутствовать репортёры, потому что твоё дело громкое. Всем интересно, почему ученик известнейшей школы с непорочной репутацией способен на непростительные заклятия, — усмехнулся сопровождающий, тот, что побольше и повыше. Другой парень, стоящий по его правую руку, только пожал плечами.
Ему выдали всё и никуда не ушли. Превозмогая раздражение и ненависть, Хёнун залез в душ, бросив старые вонючие вещи на пол, и опять он не остался без осуждения. Аврор присвистнул, следя параллельно за тем, чтобы их подопечный не сбежал и не вскрылся раньше положенного. После суда — хоть вешайся.
— Не думал, что у нас бьют татуировки несовершеннолетним. Тебе же даже двадцати нет, — он точно добивался ответа на провокацию. Ким знал, что если набьёт морду аврору, то срок ему не скосят, а прибавят, и тогда совсем плохо будет. Навещать его никто не сможет чисто физически, даже если будет огромное желание. Он шмыгнул носом и с прищуром посмотрел на этих двоих. Они выглядели, как ястребы. — Признайся, ты и своего тату-мастера империусом заставил, да? А это удобно, и платить не надо!
— Пошёл нахуй.
Если за физическую расправу его могли наказать, то за пару слов не следовало ничего. Он отвернулся к стене, шлёпнул себя по заднице, демонстрируя органам власти всё своё отношение к ним. Жаль, что он не услышал тот вздох возмущения из-за струи воды. А может, это и к лучшему.
В семь утра он, подготовленный к очередным пыткам, что решат его дальнейшую судьбу, пришёл в новенькой форме, сшитой ему по размеру, в огромный зал суда. Конечно, общественности не стоило знать, что задержанные до суда содержаться в свинских условиях, им не выдают одежду и кормят через раз. Общественность должна уважать министерство и власть за то, как они относятся даже к отбросам. Общественность должна ругать власть за такую доброту и просить относиться проще.
Зал действительно был огромным. Он представлял себе его как-то в мыслях, но настоящее заседание проходило в месте, освещённом светом из расположенных под куполом окон. Все лучи были направлены в середину, туда, куда его посадили мягко, почти по-дружески. И не скажешь, что эти двое издевались над ним всё утро и прошедшие дни. Судьи на месте ещё не было, зато были другие — верховный чародей, взрослый мужчина с сединой в волосах, который уж точно ни черта не смыслил в современном обществе. Он был стар, как мир. Был министр магии, грозного вида волшебник, несмотря на свою великодушную улыбку. Рядом с ним восседала заместитель — его жена. Он слышал, что должна была присутствовать глава отдела по магическому правопорядку, только вот упс, она недавно чуть не сожгла часть деревни. Эта мысль заставила Хёнуна улыбнуться. Если вдруг всё обернётся против него, то он не пойдёт ко дну сам. Он потянет их всех. Он уверен, что правда всплывёт наружу.