— Мы разделимся?
— Это хорошая мысль, — в воодушевленном порыве согласился Ёнджун, после чего прокашлялся и взял себя в руки. Он слегка растерял бдительность. Оказывается, когда требовалось, Субин неплохо умел думать головой и говорил неплохие вещи. Странно признавать, но танцор всегда знал, что какие-то мозги у этого парня есть. — Я поговорю с моим факультетом, поговори со своей командой и другими сокурсниками, они могут что-то знать. Эм… — Ён задумался, смотря в список. — Кто займётся расспросом гиёк?
— А что? Струсил? — придрался младший, и юноша снова узнал раздражающего узколобого спортсмена. — Я могу поговорить с ними.
— Без каких-либо подозрений. Если будет возможность, попроси старосту содействовать. Дополнительный авторитет поможет тебе в добыче информации. Это что касается гиёк… Я зайду к гэми. Меня там знают… И я смогу незаметно расспросить их, пока Бомгю не видит.
— Кстати, — младший вдруг упёрся взглядом в парня, от чего тот поёжился и поднял на него глаза. Они редко пересекались взглядами в жизни, и этот момент показался обоим очень странным. — Почему ты так и не пришёл к Бомгю сегодня?
Стресс. Стресс. Стресс.
Защитная реакция.
Ёнджун закатил глаза, его магия хаотично рассеялась, а ручка, что была в воздухе, упала на стол.
— А что? Какие-то проблемы?
— Я вопрос задал.
Ёнджун усмехнулся, снова встал, начиная нервно расхаживать вдоль стола, стараясь как-то совладать с ситуацией. Нет, это полный провал. Именно в тот момент, когда он находился в неудобном месте с неудобным человеком, тот задавал такие неудобные и ненужные сейчас вопросы. Танцор искал ответ в своей голове. Что сказать? Что это не его дело? Что не стоило лезть в чужие отношения? Вероятно, в этом есть доля смысла. Кашлянув в кулак, Ёнджун резко обернулся, и его плащ мягко и приятно зашелестел, скользя по руке и спине.
— Дорогой Чхве Субин, если ты специально хочешь вывести меня на эмоции, то у тебя это не получится, — он проморгался, отводя взгляд, затем снова поднял его на спортсмена. Их сейчас отличало лишь то, что у одного уверенность была напыщенной, а у второго реальной. Младший сидел, закинув руку на спинку дивана, с интересом слушая наказы. — Мы сюда пришли обсуждать не…
— А что мы пришли обсуждать? Разве не Бомгю и его окружение? — Субин встал, вылез из-за стола и твёрдо шагнул навстречу аристократу, который, махнув мышиным хвостом, попятился назад. — Ты тоже входишь в его окружение, Ёнджун. Почему ты не пришёл к нему? Может, тебя стоит проверить на враньё? Не просто же так ты сразу обвинил во всех грехах меня тогда, у медпункта. Решил скинуть вину?
— Ты… что ты такое говоришь? — с ужасом смотрел на него юноша, распахнув глаза и разомкнув губы. Благо, маска скрывала половину эмоций на его лице. Этот человек снова вселял в него чувство тревоги. Его плечи напряглись, их сдавило, словно кто-то невидимый применил силу на нём, заставляя преклониться.
— Ты знаешь, что он ждал тебя? Именно тебя? — Субин грубо хмыкнул. В его тёмных глазах снова пылала ярость к этому кристально чистому снаружи человеку. Как бы искусно и презентабельно Ёнджун не выглядел, парень знал, кем тот являлся на самом деле. Друзья всегда были для него вещами, которыми можно воспользоваться, когда удобно. А факт того, что они с Бомгю были знакомы с рождения, усугублял ситуацию: младший из друзей никогда не сможет принять тот факт, что самый близкий человек им пользуется, — а для Ёнджуна это было крайне удобно. Всегда есть человек рядом. От него сложно отказаться, так как не будет рядом жилетки для слёз. С ним говорить привычно. Всю жизнь этот принц прожил с человеком, которому можно рассказать любой секрет, и тот будет молчать, как собака у ноги, и дорожить дружбой.
У Субина никогда такого не было. Всю свою жизнь до знакомства с Бомгю он прожил, питая ненависть к каждому живому существу, что появлялось на пути. Ребёнок, рождённый ненавистью, не знал, что такое друзья, в то время как это благо было даровано Ёнджуну с самого рождения. Только вот, познакомившись с Бомгю, у них сложились совершенно разные ситуации. Субин был ему чрезмерно благодарен за всё, что тот сделал, за все разговоры, поддержку и хорошее отношение, что он подарил ему, а Ёнджун был уже привыкшим к таким обычным, в какой-то степени, вещам. Обычным для него, не для Субина. Ведь такого он не видел даже в своей семье.
— Субин, — подал голос юноша. Теперь он был не так твёрд в своих намерениях и словах, но старался отстаивать свою честь мужчины, не поддаваясь на такие провокации. Он нервно поправил плащ и вытянулся. Они были почти одного роста, но… Всё могущество в данной ситуации было привилегированно спортсмену. Тот смотрел ему прямо в глаза, и танцор видел в них своё отражение. — Нам стоит прекратить спор сейчас же. Это отрицательно сказывается на наших эмоциях и нервах…
— Ты пытаешься строить из себя ангела? — рыкнул он, отчего Ёнджун снова почувствовал мурашки, но не сдался и выстоял под тяжёлым взором. — Хочешь сказать, что если бы на его место мог прийти другой, более удобный, ты бы не променял его? Хочешь сказать, тебя он не бесил? Я всё прекрасно видел своими глазами. И слышал. Я всё слышал. «Джихо, как я устал от него», — цитировал он старшего, пародируя манерный голос, от чего тот пришёл в холодный ужас. — «Джихо, порой мне кажется, что я уже не выдерживаю общения с ним». «Джихо, он такой дурак, мы снова поссорились! Как бы мне хотелось, чтобы я освободился от всех обязанностей дружбы».
— Я не… Я… — он ловил ртом воздух и не мог ничего сказать. Да, это несомненно было, но какие друзья не ссорятся? Это не значило, что всё, что он сказал в порыве эмоций, стоило принимать за чистую монету. Тем не менее Субин не остывал. Казалось, что каждое сказанное им слово работало, как сверло, дробящее разум.
— Ты думаешь, что все должны лежать у ног и просить общения с тобой, да? Умолять снизойти до простых смертных? Ноги тебе должны целовать, чтобы ты задумался дать человеку шанс? — это уже было похоже не на слова, а на настоящий рык. Субин подошёл ближе, вжал оппонента в стену. Он грубо содрал с чужого лица маску и швырнул её на стол. Ему всё равно, если хоть кто-то узнает о том, что они были здесь вдвоём. Даже лучше будет, если слухи, которые расползутся по стенам, как жуки, принесут проблемы этому парню. Ему самому терять нечего.
— Ты не имеешь права со мной так говорить, — стараясь не запинаться, тараторил Ёнджун. Он чувствовал себя, словно жертва насилия, загнанная в угол и не имеющая возможности избежать будущего. Руки загорелись огнём, и он, сам того не осознавая, замахнулся, чтобы ударить, но его запястье перехватили, рассчитывая на слабость. В огромной ладони сдавило тонкую руку, колючий свитер неприятно впился в кожу. Ёнджун на мгновение зажмурился.
— Перед тем, как бить, подумай о том, что получишь в ответ. В жизни всё прилетает бумерангом, — зашипел он, хватая за подбородок и насильно заставляя смотреть себе в лицо. — Так сказал мне отец.
⟡ ⟡ ⟡
Ветхий деревянный дом временами скрипел, когда за окном проносилась громкая свистящая вьюга. Несмотря на то, что окна покрылись плёнкой зимнего рисунка, а с крыши свисали прозрачные сосульки, в доме было тепло, даже пол был тёплым, прогретым, и сидеть на нём было сплошное удовольствие. Ребёнок сидел в комнате родителей возле футона за небольшим столом, в свете настольной лампы рисовал короткими, старыми карандашами на листках в клетку, вырванных из потрёпанной записанной книжки, которую он нашёл на улице. Он вычерчивал линию за линией, пускай они получались кривыми, зато весело плясали по бумаге, а ещё иногда выходили наружу и веселили ребёнка. Он, иногда оборачиваясь на дверь в комнату, тихо улыбался и смотрел, как его собственные рисунки оживали.
Человечки, деревья, домики, облака — всё это было живое, и он мог даже прикоснуться к своему творению двумя руками, и это всегда вызывало много неподдельного счастья. Дети не умели врать самим себе. Они всегда чувствовали мир таким, каким он открывался, и всегда показывали свои эмоции первее, не думая о последствиях. В этом секрет чистого детского сердца.
— Чхве Субин.
Комната, такая светлая и тёплая, словно превратилась в холодильную камеру. Слышался голос отца, который, наверное, вернулся с работы. Ребёнок ронял карандаши, оборачивался, даже не думая о том, что происходило сейчас с его рисунками. Он видел мужчину, упитанного, грубого, с тёмной щетиной, мозолистыми руками, пропахшего сигаретами. От него всегда воняло алкоголем, только ребёнок не мог понять слова «воняло». Это был запах папы. Естественный, обычный, но всегда от него было плохо, хотя нужно было делать вид, что хорошо. Сейчас в руках мужчины ничего не было, но это выигрыш лишь в пятьдесят на пятьдесят.