Мужчина, имя которому Минсик, грузно встал над ребёнком, косясь на вырванные страницы, где в углу затаились все мелкие кривые рисунки. Мальчик локтем пытался смести их, спрятать, но было уже поздно.
— Малюет, как баба… — рыкнул отец, ударяя себя по лбу ладонью. От хлопка по телу ребёнка прошла дрожь, но взгляда он не отнимал, боясь, что стоит отвернуться, и жизнь закончится на этом. — Мне казалось, что я растил мужика, а не акробата{?}[Гомосексуалист (уголовный жаргон).]. Мне звонили из сада твоего. Сказали, что проверили всех на метки, — усмехнулся он и обернулся, обращаясь уже не к сыну. — Как там сказали?
— Проверяли на наличие телесных повреждений… Насилие в семье. Приезжали органы опеки, — с усталью в голосе проговорила мама, вошедшая в комнату, словно она только и ждала того, чтобы её позвали. Она встала на пороге, скрестив руки на груди, и Субин кратко посмотрел в её сторону, после чего поднял взгляд вновь на отца.
— И что ты им сказал? А? Говори.
— Я… — мальчик, испугавшись, что папа замахнётся, поднял заранее руку для защиты. В свои четыре года говорил он ещё плохо, иногда проглатывал целые слоги, и особенно сильно это было заметно тогда, когда его мозг пребывал в стрессовом состоянии. — Я… ска.ал, что… что подл.лался с малчком…
— С каким мальчиком?
— Та.ам… У ево .оже… сияки…
— Она сказала, что поверила ему, но на всякий случай решила сообщить нам о том, что происходит, — безразлично прокомментировала Суа за спиной мужа. — Но рисунки…
— Что за дрянь ты постоянно малюешь? — рыкнул отец, грубо хватая листки из-под ребёнка и сминая в руке. — В этих каракулях они ещё видят какие-то гробы и смерть! И это проблемы на нашу голову! Паразит мелкий, бламек{?}[Лицо, ведущее паразитический образ жизни (уголовный жаргон).] уродливый… Как ты смеешь позорить нашу семью? Ты даже и пяти лет не прожил, а уже испортил нам всё своим существом…
Мужчина схватил ребёнка за грудки и поднял над землёй, Субин, схватившись со всей силы за руки папы, активно тряс головой из стороны в сторону, пытаясь доказать, что это всё неправда, пытаясь сказать что-либо, но всё, что выходило, это нечленораздельные мычания и путающиеся слоги. От папы снова отвратительно пахло, словно он заживо гнил, а изнутри его поедали черви. Ребёнок смотрел на него раскрытыми глазами, от страха ему не хватало воздуха, сильно тянуло вниз. Он почувствовал резкое перемещение в пространстве, боль в боку и руке, боль в голове, распахнул глаза — он лежал на футоне, который не спас его и не сделал приземление мягким.
Субин видел худые ноги мамы, то, как она медленно отходила от порога, разворачивалась и пошла в сторону кухни, скрываясь за хлопчатобумажной стенкой. Выпивший папа снова появился над ним грозой средь неба, однако теперь он больше не напоминал человека, он теперь монстр с большими клыками, он теперь страшнее, чем любое чудовище из книги или страшилки. Чудище из книги не могло достать огромными лапами с острыми когтями, оставить полосы царапин и ран, а он мог. Следы его рук остались чёрными отпечатками не только на коже, но и на сердце. Короткие вскрики прерывались хрипом, мальчик вжался лицом в подушку, пока его кожа синела.
Мама, сидя на кухне, от руки писала объяснительную о том, что они берут отпуск и улетают отдыхать на остров Чеджу. Ведь их сыновья, как все знают, заслуживали лучшего.
— Всё возвращается бумерангом, — сплюнув на пол, он развернул сына лицом к себе, надавил на шею, чтобы видеть заплаканное, красное лицо с огромными карими глазами. Ещё и ныл, спиногрыз. — Всё то, что ты сделаешь нам, вернётся к тебе с двойной силой. Я обещаю.
⟡ ⟡ ⟡
— Субин?
Он словно вновь открыл глаза и вновь вдохнул воздух, когда услышал своё имя. Заблокированное воспоминание так внезапно и резко окатило его лавиной, что он и не заметил, как вдруг переметнулся в тёмное, закрытое завесой прошлое. Сейчас, когда он пришёл в себя, видел некрупного мужчину с щетиной и запахом перегара, он видел светлого молодого юношу, пахнущего, к слову, как дева: чистотой, опрятностью и, возможно, какими-то цветами. В его глазах не было ненависти или гнева, в них было непонимание, сокрытое полупрозрачной пеленой страха. Зрачки то и дело сужались, но пытались снова расшириться, принять действительность не как что-то плохое.
Сражаясь против монстра, он не заметил, как сам им стал.
— Субин? — повторил Ёнджун. Честно говоря, он был в замешательстве. Этот парень буквально вышел из реальности после собственных слов, уткнулся взглядом в стену перед собой и не реагировал на зов. Юноша не дурак, знал, почему это, но он не совсем понимал, почему именно последняя фраза заставила его окунуться в плавание по фрагментам из собственной жизни. Человек, предаваясь воспоминаниям, мгновенно отключался от реальности и смотрел в одну точку. Это всегда понятно и всегда видно. Были ли воспоминания Субина хорошими или они таили в себе нечто плохое? Выглядел он сейчас не особо радостным. — Ты слышишь меня?
— Что?
— Отпусти меня, — попросил он спокойно. К этому времени Ёнджун уже успел отпустить ситуацию и понять, что не один он сейчас испытывал жуткий стресс. В конце концов, они пытались прийти к перемирию, и если однажды его оппонент согласился на это, то он тоже, скорее всего, понимал условия. Просто сейчас между ними произошло недопонимание, вот и всё. Альтруистичное ёнджуново сердце надеялось на это. Как и на то, что на самом деле Субин не плохой человек. Просто сделал неправильный вывод. И, возможно, выбор.
Субин взглянул на сжатую в собственной ладони чужую руку. Тонкие пальцы в перчатке застыли и, наверняка, ныли от плохого притока крови, ещё, наверное, кололи неприятно. По ощущениям, дрожали. Бросив взгляд в глаза напротив, он разжал кулак и молча опустил протез. Именно им он так остервенело сжимал чувствительную кожу танцора. Ёнджун, не уходя с места, аккуратно снял перчатку и чуть задрал свитер — на коже остались грубые вмятины и следы, в некоторых местах уже ставшие синяками. Его взгляд, огорчённый, но понимающий, поднялся вновь.
— Почему ты сделал это?
— Сделал что? Отпустил или взял?
— Я могу услышать ответ на оба варианта?
Субин хмуро отвёл взгляд, предпочитая мнимо сохранить свою гордость и промолчать. Ёнджун не был зол сейчас, но был серьёзен. Видимо, причина в недомогании спортсмена совсем не в том, что парень не вписывался в установленные сокдовцем рамки. Возможно, проблема была глубже, но он не мог говорить наверняка. Впервые юноша видел, что его недруг проявил такую слабость и уязвимость. Его честь категорически не позволяла воспользоваться этим себе в угоду.
Шаг.
Ещё один.
Ёнджун встревоженно распахнул глаза и схватился за волшебную палочку.
— Гоменум ревелио.
Субин обернулся назад, неосознанно прикрыв собой аристократа, развернувшись к спрятанному под чарами волшебнику. Танцор держал палочку наготове, чтобы в любой момент защититься. На секунду ему показалось, что этим некто был хранитель библиотеки или преподаватель, но из-за стеллажа к ним вышел никто иной, как Хёнун, второй официальный загонщик академии. Он ритмично похлопал им и улыбнулся. Юноша спрятал палочку под плащ.
— Что ты тут делаешь? — поинтересовался Су.
— Зашёл почитать.
— Не знал, что ты умеешь.
— Не будь таким грубым, — парень сощурился и повернулся к аристократу, который, подумав, сделал шаг в сторону, чтобы вся картина не выглядела настолько плохо. Однако, судя по появившейся улыбке, было слишком поздно. — И чем же вы тут вдвоём занимались?
Ёнджун, бросив короткий взгляд на стол, незаметно провёл сложенными двумя пальцами по воздуху, и их список, свернувшись, спрятался между страницами книги.