Кай недоверчиво смотрел на него, пристально, словно выжидающе. Молчал. Отрицательно покачал головой.
— Вчера?
Тоже отрицательный ответ.
— Тебе стоит поесть, — Ли придвинул поднос к парню и сел на стул рядом. Метис отпрянул, как от огня, и уставился на старосту, словно тот предлагал ему съесть помёт. Хисын поднял брови. — Здесь есть что-то, что ты не любишь?
— Кашрут.
— Что?
Кай рассердился и оскалился.
— Кашрут! Мне нельзя морепродукты! И мясо вместо с творогом. И яйца. И…
— Что такое кашрут? — искренне удивился Хисын, впервые в жизни сталкиваясь с таким понятием. Он и сам посмотрел на приготовленное блюдо, всматриваясь и даже начиная думать, что оно действительно странное и есть его неправильно.
— Я… Нет. Не скажу, — упёрся он, отвернувшись. И замолчал.
Хисын вздохнул. Встал, помотал палочкой в комнате, проверяя некоторые наложенные заклинания. Обновил звукоподавление, которое уже плохо справлялось с задачей, и ткнул палочкой в стену, прогревая её, чтобы в комнате стало немного теплее. Как бы Каю не было жарко, он не должен был сидеть в нулевой температуре. Хисын сам очень замёрз и уже дрожал. Кай не чувствовал холода из-за того, что магия внутри него заставляла его испытывать жар, как при горячке. Хорошо, что этого никто не знал.
— Ты должен выпить это, — Ли протянул Хюнину два пузырька, но тот даже не взглянул. — Это наставления от колдомедика. Он сказал, что если ты не будешь пить назначенные зелья, то ему придётся сообщить об этом сначала декану, потом, если необходимо, родител…
Кай вздрогнул и с силой схватил колбы, сжал ладони крепко на пальцах старосты, взглянул в глаза. Они были очень близко, и Хисыну показалось, словно на него смотрела сама смерть. Парень выпил лекарства. Это был усилитель аппетита, он же нормализатор микрофлоры желудочно-кишечного тракта, а также сильное успокоительное на основе цветов, что входили в зелье мира. У первого запах и вкус были просто отвратительны, но второй, который Кай выпил последним, перебил послевкусие холодной мятой и привкусом пихты. Ли снова сел на стул.
— Ты обязан соблюдать диету, потому что ты так хочешь? — Хисын подумал, что он никогда прежде не видел парня в общей столовой. Тот вообще вёл себя как-то отстранённо. Конечно, он мог не любить столпотворения, мог плохо вливаться в коллектив, но всё выглядело слишком плачевно. — Или потому что так надо?
— Ты не понимаешь. Уходи.
— Но я могу понять. Нет ничего, чего бы не понял человек, — он правда пытался подступиться к метису как можно ближе и как можно мягче. Это давалось очень сложно. На каждом шаге попадалась мина. — Расскажи мне об этом. Я могу связать сердце путами клятвы, чтобы никто больше об этом не узнал. Или могу выпить зелье забвения, чтобы забыть сегодняшний разговор.
— Зачем?
— Чтобы узнать, что ты можешь съесть. Я ведь староста. Моя обязанность — следить за студентами и их здоровьем.
— Обязанность.
Кай перекатывал на языке это отвратительное слово. Все считали его своей обязанностью, ношей и грузом. Кто-то оправдывался долгом за родину, кто-то отмазывал себя тем, что вынужден тащить сопляка на своей шее. Теперь об этом говорил и староста, которого он ни о чём не просил. Кого-то интересовало в этом мире то, что хотел именно он? Конечно нет.
— Послушай…
— Уходи. Проваливай!
— Хорошо, — кивнул Хисын, понимая, что это лучшее, что он сможет сделать. И он уверен, что где-то в глубине души Кай всё же будет ему благодарен. Неважно, за что — за уход или заботу. — Но поешь. Я принёс и твою обычную еду. Я писал… Спокойной ночи. Я передам завтра, что ты отдыхаешь, и принесу завтрак.
Когда Хисын ушёл, Кай зарылся под одеяло, чувствуя, как теперь ему безумно холодно в очень тёплой комнате.
⟡ ⟡ ⟡
Многих студентов забирали на выходные домой, пока была неопределённость. Министерство металось между тем, чтобы оставить лекции, и между тем, чтобы ввести чрезвычайное положение в академии и перейти на дистанционное обучение. Преподавателям выделят проекторы, которые позволят транслировать их модель каждому студенту в комнату вместе с доской. Ещё неизвестно, как они смогут так работать, но если всё-таки решат, что закрыть школу необходимо, то последующие две недели уйдут на обеспечение всех новыми технологиями. Опять затраты, опять проблемы.
Джихо не хотела бы уезжать. Вместо того чтобы писать сочинение по китайскому, она размышляла обо всём и не могла никак найти покой. Глаза пропускали иероглифы, словно при дислексии, ручка висела над бумагой и не писала ни слова. В столовой было немноголюдно, профессора уже давно разбрелись, были только мелкие компании, которым нечего делать в своих общежитиях. Тут был очень хороший свет и более оживлённо, чем в забытой библиотеке, так что, наверное, здесь она могла как-то настроиться на учёбу. Но в голову не лез китайский, не лезли и нумерология с историей магии. Она часто поглядывала на телефоне, боясь, что мама снова позвонит. Так не хотелось домой.
В коридоре послышался гул мужских голосов, очень похожих друг на друга. Двое из компании отделились и вошли в столовую, некоторые из присутствующих отвлеклись на них. Джихо не была сконцентрирована на задании, поэтому тоже повернулась, после чего вздрогнула, отвернулась и накинула на голову голубой капюшон. Спрятала светлые волосы под кофту, поправила съехавший ободок и прислушалась к их шагам. Плохо слышно — далеко от неё, казалось, сейчас шли дальше, в сторону дальних столов. Девушка соскребла китайский в файл и закрыла папку, поднимая взгляд. Исподлобья следила, как Субин и Хёнун здоровались с некоторыми ребятами из команды. А потом случайно словила встречный взгляд улыбающегося игрока и встала, чтобы скорее уйти.
— Хей, Джихо-я, — Ким Хёнун, как настоящий мужчина, не мог не заметить столь очевидное внимание к своей персоне и появился рядом с ней буквально через мгновенье. Сжав ладонь на лямке сумки, она не оборачивалась лицом, но стояла ровно. Ждала, пока отстанут. — Ну давай поговорим, я вижу, ты одна? Сядем с нами, давай!
Он положил руку на узкие плечи и, наверное, даже не почувствовал того, как она нервно дрожала. Нащупав внутри рукава палочку, она на негнущихся ногах пошла с парнем к остальным спортсменам, у которых была пирушка. Как жаль, что её дома не научили отказываться, и, к сожалению, среди них не было старосты, и эти минусы вошли в её копилку неудач.
— Садись, красавица, — позвал её уже кто-то со стола, двигаясь и освобождая место девушке. Она неуверенно взглянула на него. Он выглядел младше остальных, наверное, ему было около пятнадцати лет, и внешность у него была нетипичная, словно он с дальнего юга. Возможно, Япония или Индонезия? На его подбородке была выраженная крупная родинка, глаза с двойным веком щурились хитро. Казалось, что и зрачки его слегка блестели красноватым оттенком.
— Рики, ты смущаешь её, — усмехнулся Субин беззлобно, не поддерживая рвение ребят общаться с художниками, но и не препятствуя им. Всё-таки девочка действительно была симпатичной. Хёнун медленно стянул с её головы капюшон. Ким сразу положила на свои ноги сумку, вторично проверила палочку, действительно ли она под рукой. Более уверенно осмотрела сидящих.
Она никого отсюда не знала, видела лишь мельком, не сильно интересовалась спортом и квиддичем, никогда не ходила на репетиции и соревнования, чтобы поддержать их, как болельщик. Она была всего лишь чирлидером, что старалась максимально отстраниться от всей этой истории со спортом. Из всех знала только Субина и Хёнун, так как они были друзьями Бомгю.
— Ну, расскажи, чего сидишь одна? Не скучно? Хочешь с нами сегодня ночью погулять? — подмигнул ей европейский красавец, от которого мурашки по коже пробежали. Джихо поёжилась, вперившись взглядом в иностранца, который слишком отличался от всей команды, тот же Рики не казался белой вороной. Русые волосы вились, на лице веснушки, много родинок, даже на губе. Узкий нос, высокие скулы и густые ресницы. Таких среди корейцев мало, и выглядело так непривычно, что вызывало дискомфорт. Конечно, Джихо не расистка, но противный узел в животе скручивался.