Громкий грохот за окном.
Ёнджун вздохнул.
— Я надену беруши сегодня, — сообщил он другу. — Так что если захочешь показать мне какое-то «смешное» видео, то извини, я не услышу. И будить не советую.
— Знаю, Господин Вредность-и-Нудность, — Гю показал язык и, когда друг забрался в постель под своё одеяло, выключил свет в комнате.
Ён всунул в уши небольших голубые спонжи, которые плотно прилегали и не пропускали совершенно ничего. Стало спокойнее. Перевернувшись на живот, Ёнджун подмял подушку, убрав руки под неё, и устало взглянул на профиль друга, подсвечиваемый экраном телефона. Наконец-то он чувствовал себя спокойно и безопасности. Под мягким пледом цвета хаки, с электропростынью под телом, с кучей мягких подушек, без которых друг совсем не мог спать — всё было родным, привычным, здесь он мог спать так же спокойно, как и дома. И пускай временами Бомгю смотрел что-то чрезмерно яркое и цветастое, словно дискотечный ритм. И пускай через полчаса он затащил огромного кота на кровать и стал его тискать. Это было лучше, чем сон в одиночестве.
⟡ ⟡ ⟡
У Субина вечер прошёл несколько хуже. Оставшись наедине с собой в пустой спальне, он не мог заставить себя уснуть. И пойти позаниматься в спортзале он тоже не мог — его старший брат решил, что ему, чёрт возьми, семь лет, и настроил свои часы так, чтобы они точно указывали, что прям сейчас делал Субин. И комендантский час для него начинался в, ёб вашу ж мать, девять вечера. Конечно, он не спал, и пусть уже было одиннадцать — к чёрту! Не мог спать. Просто не мог.
Все его соседи уехали, кровати были пусты, но осталось ощущение того, что они ещё могли вернуться. Субин нервничал и злился весь вечер, хорошо, что никого не было. Он несколько раз разгромил комнату и убрал её, запустил несколько особо тяжёлых заклятий в стены, чтобы спустить дух. Сейчас его палочка покоилась на столе, такая же неподвижная, как и её владелец.
Субин возвращался мыслями к утреннему инциденту. Скорее всего, будь он хоть немного бодрее, в груди бы закипел гнев, но сейчас он чувствовал лишь усталость. Ему определённо нужна была медитация, та самая, о которой так часто твердила староста Хечжон. Он решил не медлить, выключил свет, устроился на своей постели, включил одно из тех видео, что ему когда-то скидывала девушка. Сейчас, когда его никто не видел, он мог хотя бы немного расслабиться.
— Сегодняшняя медитация будет направлена на успокоение нервной системы, снятие блоков и зажимов в теле, — очень медленно и тягуче проговаривал приторный женский голос.
Это правда было похоже на транс. Субин слушал вполуха, закрыв глаза и упёршись спиной в стену. Ноги скрестил, чувствовал, как от каких-то «правильно настроенных частот» начинал сильнее расслабляться. Слушая женщину и не особо вникая в её речи, он понял, что его мысли переставали занимать докучливые идеи и злостные желания. Было пусто. Пусто и очень хорошо.
— Поблагодарите прошлое…
Прошлое…
Субин не любил сидеть дома летом, а друзей у него не было для того, чтобы выходить и гулять. Во дворе всегда было много детей, но редко ему удавалось влиться в чью-то игру, он всегда приходил поздно. Потом перестал приходить вообще, когда понял, что от этого мало смысла. Брат игры не поощрял, следуя примеру отца, мама по этому поводу совсем ничего не говорила.
Сегодня была пятница. Это означало, что вся семья будет отмечать конец рабочей недели. Бабушка, мама и папа, когда он придёт с работы. Брат никогда не принимал в этом участие, всегда сидел в своей комнате, заперевшись на ключ, к нему нельзя было входить никому, особенно ему, Субину. Первая всегда напивалась бабушка, и иногда она говорила очень странные вещи. Она всегда звала его на кухню — небольшую, уютную кухню с хорошими обоями со стороны стола и плиткой у зоны готовки — и сажала на стул. Пока Субин смотрел на безучастную в разговоре маму и разные закуски на столе, вроде кимчи из огурцов и редьки, бабушка вторила ему:
— Твой старший брат такой красивый вырос, правда? Умный, так хорошо учится, сердце за него радуется. Не разбираюсь я в ваших колдовствах, но его фокусы — фантастика. А ты когда перестанешь дурью маяться? Поди вырос бы из тебя хороший министр или даже врач! А ты всё со своими рисунками возишься…
— Не вожусь, — отвечал Субин, и с каждым разом это было похоже больше на вежливость, чем на действительный ответ. Это повторялось каждую пятницу, словно временная петля. Он каждый раз пытался доказать им, что соответствовал всем ожиданиям, но всё без толку. Словно бы их слова не были побуждению к действию. Словно бы он просто был мишенью. — Я не рисую больше! Папа же всё выбросил.
— Единственное, что он реально хорошо сделал, — всегда смеялась она, подначивая маму, и она тоже слегка улыбалась, кивая.
Субина не отпускали, точнее, просто не говорили уходить обратно, поэтому он сидел, опасаясь, что уходить просто нельзя. Он всегда вставал только тогда, когда приходил отец, чтобы для него было место. Пятница была счастливым днём именно потому, что папа не обращал внимания на него и разрешал делать то, что хотелось, потому что у него были дела поважнее. Как и у мамы с бабушкой. Обычно Субин весь вечер смотрел мультфильмы по телевизору, и это было его любимым временем. Иногда, правда, брат отбирал у него такую возможность, но это было так редко, что он даже не знал, обижаться ему или нет.
Ему было уже девять лет, он многое понимал и многое знал, пытался учиться хорошо, чтобы стать кем-нибудь важным, достойным, чтобы стать мужчиной. Пытался брать пример с брата, но это было сложно — они были родными и одновременно чужими. Виделись мало, словно соседи с разных этажей.
Сегодня — такое бывало реже, чем очередная хмельная пятница — родители созванивались с родственниками из Сингапура. Двоюродные братья и сёстры хотели поговорить с ним и Дабином, и он любил с ними разговаривать, ведь это были единственные дети, заинтересованные в нём. Иногда они даже виделись вживую, и это были прекрасные времена. Иногда, когда родители пили вместе, они разрешали гораздо больше, чем в трезвом виде. Субин за это очень любил это время, несмотря на отвратительный до тошноты запах, иногда колкие и злые фразы, практически полное лишение родительского внимания. Он просто мог не бояться в такие дни.
Перед сном, к которому они приходили к половине третьего ночи, родители включали на телевизоре какой-то непонятный фильм. И чаще всего его просили уйти с футоном и переночевать где-то в другом месте, может, на кухне, там был небольшой диванчик, ему места хватит. Субин всегда без вопросов уходил, забирал одеяло с подушкой и ложился на диванчике, иногда подолгу не засыпая. Он прекрасно понимал, почему родители в эти ночи хотели остаться в комнате одни, и он крепко зажимал уши, ведь стена их спальни была и стеной кухни, в которой была лишь арка без двери.
Иногда ночью приходил на кухню брат, чтобы попить воды, и он был абсолютно безразличен к Субину.
— Хён, ты можешь, пожалуйста, приготовить мне что-нибудь? Я не ел вчера, — лепетал он, откинувшись щекой на подушку, лёжа на животе. Дабин всегда закатывал глаза и твердил одно и то же, одно и то же. Иногда это служило колыбелью.
— Я не баба, чтобы готовить тебе, ясно? Жри, что есть, или жди, пока появится новое.
Субин сжал кулаки, открыв глаза. Это пробуждение было похоже на спасительный глоток воздуха после утопания. Его трясло от холода. Он никогда бы не сказал об этом вслух, никогда бы не признался об этом друзьям, но он не хотел вспоминать прошлое. Для него оно было обычным, таким, каким считали своё детство большинство детей — обычным. Он жил так и не считал это несправедливым. До тех пор, пока не появился человек, чья жизнь была совершенно другой. Нет, не только он один был таким, разумеется — Бомгю тоже отличался. Семья мальчика хорошая по меркам «нормальности», но он всё равно видел схожесть — отец судья, а мама занимала высокую должность в отделе международного магического сотрудничества. Через несколько этажей от его брата. А вот тот, чьё имя заставляло его закипать, был другим.