Но как это могло случиться? Как я допустила?
Деревенские мальчишка и девчонка, только что окончившие десятилетку... Их отец--линейщик. Совсем из простой семьи!.. Читать они любят. Увлеклись проектом Мальшета. Это его подкупило. Он много мне о них рассказывал.
А потом - совещание в Астрахани по проблеме Каспия. Мы с отцом вынуждены были поехать...
Это произошло в театре, где проходило совещание, во время перерыва. В фойе было довольно много народу.
Достаточно много, чтоб об этом происшествии стало известно на другой день всей Москве.
Отец узнал в лице Ефремовой свою ученицу по курсам наблюдателей-метеорологов и протянул ей руку. А Яша Ефремов бросился и загородил сестру, будто ей угрожал укус скорпиона. Он явно испугался, что сестра осквернит себя этим прикосновением.
Я сразу поняла, в чем дело. Ведь они жили тогда с Турышевым на одной метеостанции. И отец знал об этом. Не мог же он думать, что Турышев будет скрывать, что его оклеветали и кто именно клеветник. Чего ради? Достаточно, что он не привлекал своего врага к ответственности.
Отец тоже все сразу понял, но не таков у него был характер, чтоб отступить и смолчать. Он снисходительно осведомился о причине Яшиного поступка, и парень ответил со всем простодушием дикаря: "Потому что вы... подлец, я знаю!"
Турышев стоял здесь же с непроницаемым лицом, и его будущая жена Васса Кузьминична Бек, и корреспондент центральной газеты - все, все!
Кто-то из женщин громко вскрикнул. Кто-то ахнул. Никто не засмеялся. А отец... Он предпочел обратить все в шутку. Он сказал: "Да ты, брат, комик!" - и как ни в чем не бывало прошествовал со своей свитой в театральный буфет.
У меня потемнело в глазах, затошнило.
- Я думаю, тебе лучше ехать в гостиницу! - сумрачно сказал Мальшет. Он вызвал для меня такси. Сажая в машину, он поцеловал меня в щеку.
- Ты здесь ни при чем! - шепнул он. Кому - мне или себе?
Ночью у нас с отцом произошел крупный разговор. Я требовала, чтоб он привлек наглеца к ответственности, отец презрительно фыркал:
- Львов подаст в суд на школьника? Какой абсурд!
- Пусть его хоть исключат из школы.
- Его не исключат! - с расстановкой произнес отец.- Он будет со всем пылом семнадцати лет доказывать, что я подлец...
Так мы и уехали с пощечиной. В институте состоялось заседание партийного бюро, где обсуждался вопрос: "Как относиться к клеветнику Львову?" Думаю, что были бы последствия, если бы отец не заболел. Рак списал со счета все.
Когда я уезжала в экспедицию, отец еще не знал, что у него рак, никто не знал. С каспийской экспедицией у меня было связано столько планов, надежд. Я не могла от нее отказаться, тогда пропала бы моя диссертация. И... я хотела быть рядом с Филиппом.
Он был начальником экспедиции, он подбирал научный и рабочий состав группы. И вот ее участники: Турышев, Васса Бек, брат и сестра Ефремовы, Фома Шалый, я и сам Мальшет. Если еще учесть, что этот Фома - сын моей мачехи, которую Львов, отец мой, когда-то отбил у его отца, то "подбор кадров" более чем странен.
Я потребовала у Филиппа объяснений, он их дал. Турышева и Вассу Кузьминичну Бек назначил директор Океанологического института. Но рабочих подбирал он сам, и я потребовала их отстранения.
Филипп отказал наотрез: он обещал взять их с собой еще несколько лет назад, они сжились с мечтой об экспедиции, и нарушить данное слово невозможно. Он предложил мне "не заниматься всякой ерундой".
Мне надо было сразу отказаться от участия в экспедиции, а я почему-то проявила упорство.
Эти несколько месяцев были для меня сплошной мукой. Пыткой... О, как я их всех ненавидела!
К тому же эта беспрерывная качка. Филипп арендовал жалкое промысловое суденышко. "Альбатроса" подбрасывало, как арбузную корку. Меня беспрерывно мутило. Просто не понимаю, как я могла выполнять свою работу! Но я бы скорее умерла, чем сдалась. Я собрала богатый материал для диссертации и, главное, убедилась в правильности некоторых своих предположений насчет специфики каспийского планктона.
Только телеграмма мачехи, извещавшая об агонии отца, заставила меня покинуть Каспий.
Я уехала с чувством обиды и досады на Филиппа. То, что он так привязался к Яше, публично оскорбившему моего отца (пусть это правда - дело от этого не меняется), и его сестре, я приняла как личное оскорбление.
И я не могла простить ему. А потом смерть отца.
Как он умирал!.. Самый лютый фашист не сумел бы придумать такой муки. И находятся же слабоумные, верящие в милосердие всемогущего бога! Моя мачеха, например, которая последнее время явно ударилась в религию и чуть ли не ежедневно ездит в Загорск на богослужение.
В тот день, когда я писала злополучную статью, мне казалось, что я ненавижу Мальшета. К тому же я действительно считаю и - он это знал - всегда считала его проект не выдерживающим серьезной научной критики.
Так я потеряла Филиппа.
Мне двадцать шесть лет, и я совсем одна. Возможно, мне пора замуж. Выходить замуж без любви? Например, за академика Оленева, который время от времени делает мне предложение руки и сердца. Он красив, молодо выглядит, рыцарски относится к женщине. Давно уже разведен с женой. Правда, у него взрослая дочь... На днях он познакомил нас. Марфенька смотрела на меня не особенно ласково, но без неприязни. Не знаю почему, но она мне очень понравилась. Я так измучена, а у нее такое доброе лицо и задушевная, совершенно искренняя манера говорить. Она освежает, словно ветерок с лугов. Должно быть, приятно иметь дома такую дочку. Она, наверное, ласковая и заботится о нем.
У меня вряд ли будут когда-нибудь дети. Зачем они научному работнику? Только будут мешать трудиться над очередной диссертацией... И замуж я вряд ли выйду. В помощи и защите мужчин я не нуждаюсь. Я всегда могу заработать достаточно денег и защитить себя не хуже любого мужчины. Я сильная.
У меня лишь одна слабость, о которой никто не догадывается: я всегда буду тосковать неизвестно о чем, скрывая это от людей. И Faire bonne mine a mauvoes liv. (Делать веселое лицо при плохой игре.)
Глава девятая
АЭРОНАВТЫ
И все же научно-исследовательский институт Каспия был создан, когда уже почти потеряли надежду. Собственно, не институт, а обсерватория - Марфенька плохо разбиралась, в чем тут разница.
Она спала крепчайшим утренним сном - в открытое настежь окно вливался холодный, как лед, воздух, на рассвете был заморозок,- когда Христина разбудила ее: вызывал по телефону Яша.
Марфенька босиком, в длинной ночной сорочке перебежала в отцов кабинет и со страхом схватила трубку. Глаза ее все еще невольно закрывались. Христина, давно уже умытая и причесанная, стояла рядом.
- Яша, это ты? Что-нибудь случилось?
- Да, случилась наконец большая радость! Марфенька, вчера был уже подписан документ. Я сам узнал только сейчас. Понимаешь? Будет Каспийская климатологическая обсерватория. Долгосрочные прогнозы - вот что интересует Академию наук. Мальшет назначен директором обсерватории. Он сказал: плевать, как она называется, будем делать, что нужно. Это очень важное событие, Марфенька. Где мы можем встретиться? Как это когда? Сейчас, разумеется. Вместе пойдем к Мальшету. А вечером соберемся все у Турышевых, они тебя звали. Будет шампанское, тосты и что-то вроде собрания. Помещения ведь пока у обсерватории никакого нет.
Это было утро десятого мая. Директор вновь рожденной обсерватории Филипп Михайлович Мальшет подобрал штат сотрудников - в него вошла и лаборант Марфа Оленева - и уехал на Каспийское море выбирать место, где будет строиться здание обсерватории. Кроме того, он собирался снять в аренду какое-нибудь помещение, где временно разместятся научные отделы. Необходимо было срочно приобрести судно для морских наблюдений, доставить аэростаты, приборы, всяческий инвентарь. Работы было для всех, что называется, невпроворот, тем более что неистовый директор требовал немедленного начала научных наблюдений - это помимо всяких организационных дел. Научные сотрудники пока помещались в небольшой комнате при Центральной аэрологической обсерватории и в квартире Мальшета на Котельнической набережной.
Марфенька разрывалась на части - экзамены и работа, хотя Турышев прогонял ее: "Идите занимайтесь!" Но Марфенька уже тяготилась школой. Ей не терпелось приступить к настоящей работе.