«… Мотивы следует отличать от сознательных целей и намерений; мотивы «стоят за целями», побуждают к достижению целей. В том же случае, когда цели прямо не даны в ситуации, то они побуждают к целеобразованию. Они, однако, не порождают целей — так же как потребности не порождают своих объектов. То, что на уровне приспособительной деятельности выступает в форме избирательности по отношению к воздействующим объектам, на высших ее уровнях выражается в избирательности по отношению к предвидимым результатам возможных действий, представляемым (сознаваемым) субъектом, т. е. целям» (Леонтьев 1971).
Эмоции — это внутренние сигналы, которые отражают отношения между мотивами и деятельностью, обусловленной этими мотивами. Алексей Леонтьев сводил эмоции к отражению смысла: «К эмоциональным процессам относится широкий класс процессов внутренней регуляции деятельности. Эту функцию они выполняют, отражая тот смысл, который имеют объекты и ситуации, воздействующие на субъекта, их значения для осуществления его жизни» (Леонтьев 1971). Думается, исторически это не совсем верно, поскольку если бы смысл предшествовал эмоциям, то обезьяны были бы подобны роботам, и нам теперь приходилось бы искать не мост от эмоций к смыслам, а мост от смыслов к эмоциям. На деле смысл вырос из эмоции, она все еще составляет огромную часть его содержания. «Изначальные эмоции — это субъективный элемент инстинктов, которые представляют собой генетически запрограммированные модели поведения, обеспечивающие гомеостаз. К ним относятся жажда, нужда в дыхании, нужда в пище, боль, нужда в определенных минералах и т. д.» (Denton et al. 2009). Смысл представляет собой символизацию и опосредование эмоции.
У людей эмоциональные процессы вышли за пределы инстинктивной реакции на сигналы и в ходе эволюции культуры послужили одним из источников смыслов, по мере того как в длительном эволюционном процессе опосредования смыслы в той или иной степени абстрагировались от своего эмоционального содержания. У человека нет бессмысленных эмоций, любую эмоцию человек объясняет, то есть осмысляет. Вместе с тем, смыслы имеют те или иные эмоциональные значения. Эти эмоциональные значения выступают на передний план в ценностях: ценности — это смыслы, упорядоченные по предпочтению. Милтон Рокич называл ценности «когнитивными репрезентациями потребностей», указывая при этом, что связь между потребностями и ценностями носит не прямой, а опосредованный характер (Rokeach 1973, p. 48–49).
Потребности и ценности как их выражение не являются исключительным свойством людей, они свойственны для живой природы в целом. «Ценность — более абстрактная категория, чем организмы, поскольку это единственное, чему следуют все организмы» (Frisina 2002, p. 217). Ценности даны человеку не только в представлении, но и в бытии. Для субъекта обстоятельства среды, вещи и явления предстают как ценности: положительные (блага или возможности) или отрицательные (зла или риски).
Человеческие чувства — как непосредственные восприятия, так и чувства, опосредованные мотивами, то есть эмоции — всегда осмысленны, то есть представляют собой ту или иную степень абстрактного или, если смотреть на смыслы со стороны материального (чувственного), они представляют собой ту или иную степень конкретного. Двойственная природа смысла отразилась в этимологии. На чувственно-конкретную сторону смысла указывает происхождение слова sense в английском языке. Здесь слово «смысл» этимологически произошло от слова «чувство». На абстрактно-социальную сторону смысла указывает происхождение слова «смысл» в русском языке — от «мысль», «мы шлем» (Чечулин 2011). Потребности и социальность — это то, что отличает смысл от простой информации, лишенной значения и направленности. Понятие «информация» и наука об информации появились тогда, когда люди начали рассматривать природу как часть культуры, лишенную направления.
Те мотивы, эмоции и представления, которые не находят своего выражения в результатах деятельности индивида, остаются навсегда скрыты в глубинах его мышления. Они не существуют для общества и не образуют смысла. Они остаются ментифактами, мыслительными процессами, существующими только для субъекта этих мотивов, эмоций и представлений. Это одна крайность, в которой исчезает смысл. Другая крайность — когда смысл вырождается в мертвый результат, оторванный от общества людей, их мотивов, эмоций и представлений. В этом случае он превращается в материальную абстракцию и перестает быть смыслом, выхолащиваясь до артефакта, непонятной археологической находки. Например, любой письменный символ имеет смысл лишь тогда, когда он включен в человеческую деятельность, то есть имеет также субъективную сторону. Поскольку символы минойского линейного письма А не получается «включить» в нашу деятельность, они так и остаются не расшифрованными.