Собственное содержание, субстанция законности выражена в системе политико-юридических требований — нормативных начал политико-юридической жизни.
Основные требования законности, проявляющиеся в условиях демократических политических режимов, это:
— всеобщность права, т. е. необходимость развитого, совершенного законодательства — такого, при котором все общественные отношения, нуждающиеся в юридическом опосредствовании, регулируются законом, а не произволом, усмотрением, чьей-либо прихотью; в законодательстве нет таких существенных пробелов и таких несовершенств, которые бы давали возможность для произвольных действий;
— верховенство Конституции и закона, т. е. подчиненность всех иных нормативных и индивидуальных актов действующим законам, а всех законов и других актов государственных органов — Конституции;
— равенство всех перед законом, предъявление всем участникам общественных отношений одинаковых требований, отсутствие у кого-либо привилегий;
— наличие социальных и юридических механизмов, обеспечивающих реализацию права (строжайшее соблюдение и исполнение обязанностей; беспрепятственные возможности для использования субъективных прав);
— гарантированное, «качественное» применение права, активная и решительная борьба с правонарушениями, неотвратимость юридической ответственности для всех, кто нарушил закон;
— стабильность, устойчивость правопорядка, эффективная работа всего механизма правового регулирования.
Эти требования в действии и образуют законность; в своей совокупности они призваны исключить из общественной жизни произвол, бесконтрольность, в том числе и при обеспечении, охране прав личности, и в конечном итоге привести в соответствии с заложенными в законности идеалами к тому, чтобы «записанное» в юридических нормах могло стать реальностью, переключиться в фактическое поведение участников общественных отношений, в действительную правомерность общественных отношений, в строгий правопорядок[231].
Понятно, что указанные выше политико-юридические требования законности — своего рода идеальный «максимум»; в условиях буржуазной демократии они не только урезаны, усечены, но и, что самое главное, выступают в основном в формальном виде как начала законодательства, лишь в малой степени соответствующие или вовсе не соответствующие реальной политической и правовой практике буржуазных государств. Кризис, крушение требований законности на империалистической стадии развития буржуазных государств, полный отказ от них в фашистских государствах — закономерный результат развития политической системы в странах капитала, перехода от либерализованных буржуазно-демократических политических режимов к авторитарным, военно-бюрократическим, фашистским, к реакции по всем линиям.
Сам факт существования и функционирования законности как особого, самостоятельного общественно-политического феномена ставит перед общей теорией права ряд непростых вопросов, в том числе касающихся соотношения законности и права. С точки зрения общепринятых представлений о номенклатуре правовых явлений право — центральное звено в указанном соотношении. И действительно, без права законности нет. Более того, если видеть в законности только аспект общеобязательности права (исходный элемент законности), то особой проблемы в данной плоскости вообще не возникает: законность здесь — только проекция права, т. е. явление, от права всецело производное, от него зависимое.
Но когда законность обрела полный набор свойственных ей требований, представляет собой особое, самостоятельное общественно-политическое явление, элемент демократического политического режима и, значит, обособлена от собственно права, то как они соотносятся друг с другом?
Одно из возможных решений поставленного вопроса заключается в том, что законность в качестве элемента политического режима, принципа политической системы можно рассматривать в виде принципа права. Ведь законность проявляется и объективируется как особое, самостоятельное общественно-политическое явление, хотя не исключительно, но и через право. И в этом отношении ее характеристика в качестве принципа права, а значит, его нормативного, руководящего начала, к тому же являющейся частью режима демократии, не только научно обоснованна, но и имеет в высшей степени важное конструктивное значение (следовательно, вполне оправданно, во всяком случае, в ракурсе юридической науки, определять понятие законности через понятие принципа).
Нетрудно заметить, что уже при указанной интерпретации рассматриваемых категорий право и законность как бы меняются местами: второе (законность), выступающее в виде принципа, руководящего начала, становится в какой-то мере определяющим по отношению к первому (праву).
И это вполне закономерно. Законность — элемент политического режима, принцип политической системы; по своему статусу в политической жизни она не менее значима, чем собственно право. И хотя функционально, по самому своему непосредственному содержанию законность связана с правом, его содержанием и реализацией, взаимодействие между ними должно быть охарактеризовано как встречное взаимное влияние однопорядковых общественно-политических явлений.
Здесь обнаруживается решающее влияние на рассматриваемое соотношение классовых особенностей социального строя, типа демократии, характерных черт законности. Отмеченная глубинная взаимосвязь права и законности в полной мере характерна именно для права социалистического типа, где законность является конститутивным элементом социалистических правовых систем, определяет специфику их структурного построения.
И вот в отношении правовых систем, для которых свойственно столь тесное, органичное взаимодействие права и законности, возникает предположение: не являлся ли законность наряду со всей совокупностью правовых принципов (а также дозволениями и запретами) особым глубинным элементом структуры права? Для такого предположения есть, надо думать, веские основания. Тем более, законность для права — большее и более значимое, и в то же время более близкое, органичное, чем «просто» правовые принципы. Законность, утвердившаяся в качестве особого, самостоятельного явления, проникает в самую плоть правовой материи, определяет ее функционирование и развитие.
Быть может, в особом соотношении законности, всей совокупности принципов права, дозволений и запретов, в соотношении этих (и, возможно, еще других) глубинных элементов структуры права лежит ключ к пониманию наиболее важных черт такого специфического явления социальной жизни, как право.
Рассмотрение законности как особого и в то же время нераздельно связанного с правом политико-юридического феномена требует нового подхода к характеристике соотношения законности и государственной дисциплины. Видимо, недостаточно точна мысль, которой ранее придерживался автор этих строк, о том, что государственная дисциплина представляет собой лишь аспект законности. В последнее время в литературе показано, что и государственная дисциплина — особое, самостоятельное социально-политическое явление[232]. Действительно, государственная дисциплина, близкая по ряду моментов к законности и, возможно, являющаяся ее аналогом в иной системе понятий, органически сопряжена не непосредственно с правом, а с государством, входит в «орбиту» государственных (в узком смысле) понятий. Думается, в связи с этим прямое сопоставление законности и государственной дисциплины, входящих в особые, свои системы понятий, не может быть признано достаточно корректным; и, следовательно, данное понятие нужно рассматривать в качестве органической части категориального аппарата, входящего в состав сугубо государствоведческой проблематики.
232
См: Корельский В.М. Демократия и дисциплина в развитом социалистическом обществе, с. 91–93.