1О типичных содержаниях проекций см. Die Psychologie der Ubertragung.
Однако если в объекте можно разыскать лишь едва заметные следы проецируемого свойства, то практическое значение проекции является чисто субъективным, и она ложится тяжелым бременем на субъекта: ведь своими проекциями он как бы одалживает или ссужает объект чрезмерным значением тот объект, у которого имеются лишь наметки данного свойства.
Если проекция действительно соответствует некоему свойству, имеющемуся у объекта, то проецируемое содержание существует так же и у субъекта, составляя часть имаго объекта. Собственно имаго объекта есть некая величина, психологически отличная от восприятия объекта; это имаго есть образ2, существующий наряду со всяческим восприятием и все-таки на основе этого восприятия; самостоятельная жизненность этого образа (относительная автономия) остается бессознательной до тех пор, пока это имяго полностью и всецело не совпадет с действительной жизненностью объекта. Посему самостоятельность имаго не признается сознанием, но бессознательно проецируется на объект, т. е. контаминирует с самостоятельностью объекта. Поэтому объекту по праву причитается (по отношению к субъекту) прямо-таки принудительный характер чего-то действительного, иначе говоря, некая чрезмерная валентность. Эта ценность покоится на проекции, соответственно, на априорной идентичности имаго с объектом, благодаря чему внешний объект становится также и внутренним. Так внешний объект (бессознательным путем) может оказывать непосредственное душевное воздействие на субъекта, причем, благодаря своей идентичности с имаго объект в некоторой степени даже непосредственно прикладывает руку к душевным побудительным пружинам субъекта. Тем самым объект приобретает "магическую" власть над субъектом. Отменные тому подтверждения можно найти у примитивов, которые, к примеру, обращаются со своими детьми или с прочими "одушевленными" предметами точно так же, как со своей собственной психикой. Они не отваживаются сделать ничего против них из страха оскорбить душу ребенка или душу объекта. Поэтому их дети остаются нетронутыми воспитанием (насколько это возможно) вплоть до пубертатного возраста, когда вдруг предпринимается некое, часто очень жестокое воспитание — как бы вдогонку (инициация).
2Только из соображений полноты изложения я должен упомянуть, что никакое имаго никогда не происходит только извне. Априорно существующая психическая диспозиция, а именно архетип накладывает на него свой специфический облик.
Выше я уже говорил, что самостоятельность имаго остается бессознательной, потому что эта самостоятельность имаго отождествляется с самостоятельностью объекта. Соответственно этому смерть объекта скорее всего должна запускать странные психологические последствия: ведь объект не полностью исчезает, а продолжает существовать, но только в непостижимой форме. Известно, что это действительно так. Бессознательное имаго, которое более уже не соответствует объекту, становится духом умершего и оказывает теперь воздействия на субъекта, которые нельзя понять иначе, кроме как психологические феномены. Бессознательные проекции субъекта, которые перевели бессознательные содержания в имаго объекта и идентифицировали эти содержания с объектом, переживают реальную утрату объекта и играют значительную роль в жизни примитивов, как, впрочем, и у всех культурных народов древнейших и новейших времен. Эти феномены убедительно доказывают факт относительно автономного существования имаго объектов в бессознательном. Они, очевидно, потому находятся в бессознательном, что их никогда не рассматривали как нечто отличное от объекта.