Понимание сновидений как инфантильных исполнений желаний или как финально ориентированных arrangements на службе инфантильного стремления к власти слишком узко и не отвечает сущности сновидения. Сновидение, как и всякий кусочек психической связности, есть нечто результирующее всей цельности нашей психики; поэтому мы вправе ожидать, что найдем в сновидении все то, что издревле имело значение в жизни человечества. Как человеческая жизнь сама по себе не ограничена только тем или иным базовым влечением, но устрояет себя на основе множества разнообразных влечений, потребностей, надобностей, физических и психических обусловленностей, так и сновидение нельзя объяснить, исходя лишь из того или иного элемента, каким бы подкупающе простым ни показалось подобное объяснение. Мы можем быть уверенными, что это объяснение неверно, так как никакой простой теории влечения никогда не будет под силу постичь человеческую душу, эту могущественную и таинственную вещь, а потому также и ее выражение, сновидение. Для того чтобы хоть в какой-то мере быть справедливым по отношению к сновидению, нам необходимо снаряжение (инструмент), которое мы должны усердно подбирать и составлять применительно к себе из всех областей наук о духе. Парой же посредственных острот или ссылкой на некие вытеснения проблему сновидений не разрешить.
Мое направление прямо попрекали в том, что оно — "философическое" (даже "телеологическое"), полагая, верно, при этом, что мои объяснения являются "философскими", а воззрения — "метафизическими"1. Я же использую некоторые философские, религиозно-научные и исторические материалы исключительно для того, чтобы изобразить душевные взаимосвязанности. Если при этом я использую понятие Бога или столь же метафизическое понятие энергии, то я обязан это делать только потому, что это суть образы, которые находятся в человеческой душе со дней сотворения мира. Мне приходится вновь и вновь подчеркивать, что ни моральный закон, ни понятие Бога, ни какая бы то ни было религия не появились извне, т. е. не упали в некотором смысле на человека с неба, но что все это человек имеет в себе in mice, a потому создает все это из самого себя. Не иначе, как досужей идеей является представление, будто требуется лишь просвещение, чтобы изгнать всех этих призраков. Идеи морального закона и божества относятся к неискоренимому фонду человеческой души. Поэтому каждая честная психология, не ослепленная спесивым просветительством, должна разбираться с этими фактами. От них нельзя уйти без объяснения или с иронией. В физике мы можем обходиться без образа Бога, в психологии же это некая дефинитивная величина, с которой следует считаться точно так же, как с "аффектом", "влечением", "матерью" и т. д. Все дело, конечно, в вечной перемешанности объекта и имаго, так как мы не можем помыслить себе различия между "Богом" и "имаго Бога", а посему полагаем, что когда мы говорим о Боге, то объясняем "телеологически", тогда как речь идет об "образе Бога". Психологии как науке не пристало требовать гипостазирование имаго Бога. Однако она должна принимать в расчет — соответственно фактам — наличное бытие образа Бога. Точно так же она принимает в расчет влечение, не присваивая себе права на констатацию того, что есть "влечение" само по себе. Какие психологические факты во всей их совокупности обозначаются как влечение, ясно каждому, неясно, однако, чем же, собственно говоря, является влечение само по себе. Так же ясно, к примеру, что образ Бога соответствует определенному психологическому комплексу фактов и тем самым представляет собой определенную величину, которой можно оперировать; однако вопрос, что есть Бог сам по себе?, остается по ту сторону психологии. Я сожалею, что вынужден повторять эти самоочевидности.