Бунтарские элементы, преобладавшие среди активных революционеров-семидесятников, с своей стороны были разочарованы результатами движения «в народ». Но они отнюдь не потеряли веры в возможность и целесообразность дальнейшей деятельности среди крестьян, хотя пришли к сознанию о необходимости изменить формы и постановку ближайших задач этой деятельности. «Тяжелый опыт нескольких лет не мог не убедить всякого трезвого человека в том, что… социализм западный совершенно отскакивает от русской массы, как горох от стены»[1005], – писал примкнувший к бунтарству С.М. Кравчинский. Но в крестьянстве, продолжали верить бунтари, существуют свои самобытные взгляды и стремления революционного характера. «Несмотря на хождение в народ многих сотен людей… влияние на народ было поверхностно и неглубоко», – заявлял в своих автобиографических показаниях Александр Михайлов. А между тем, утверждал он, революционные стремления народа проявляются в самых различных формах – «везде достаточно горючего материала»[1006]. Самостоятельные революционные стремления, находимые интеллигенцией бунтарского склада в крестьянской массе, считались ею вполне пригодным базисом для дальнейшего развертывания работы. Правда, крестьянство оказывалось пока неподатливым на непосредственную пропаганду социализма. Но в своем глубоком существе стремления крестьянства все-таки считались не только не противоречащими идеалам социализма, но даже, напротив, совпадающими с последними. Революционеры-бунтари хотели верить, что самопроизвольное развитие народного крестьянского быта, освобожденного от давления враждебных сил (эксплуататоров, государства), в конечном результате приведет неизбежно к торжеству полного, «чистого» социализма[1007].
Революционеры-бунтари теперь признали целесообразным и эффективным воздействие на народ исключительно на почве уже «сознанных» народом интересов и стремлений. Они считали, что надо говорить с крестьянством его языком о предметах, волнующих народную жизнь изо дня в день, надо поставить на своем знамени, говоря словами Александра Михайлова, «народное движение во имя народных требований»[1008].
В программе организации «Земля и воля», родившейся из обсуждений и самокритики середины 70-х годов и возглавившей движение на новом после «хождения
В программе трактовался также национальный вопрос. «Земля и воля» считала обязанностью революционеров содействовать разделению существующей Российской империи на части соответственно местным желаниям[1010].
Землевольцы мечтали о насильственном народно-революционном перевороте, для подготовки и осуществления которого программа «Земли и воли» важнейшим средством считала агитацию как словом (устным и печатным), так и главным образом «путем дела», непосредственного действия. При этом имелись в виду бунты, стачки, демонстрации и т.д.
1007
Александр Квятковский писал, характеризуя позиции народников второй половины 70-х годов: осуществление народных желаний, «конечно, далеко не будет соответствовать идеальному общественному устройству, но, во всяком случае, дает ему возможность развиваться из задатков, находящихся в его бытовом и общественном устройстве, в направлении этого идеального общественного строя» («Красный архив», т. 1 (14), 1926, стр. 164).
1009
«Архив „Земли и воли“ и „Народной воли“», подготовили к печати В. Лейкина и Н. Пивоварская, редакция и предисловие С.Н. Валка, М. 1932, стр. 58.
1010
«Архив „Земли и воли“ и „Народной воли“», стр. 59. В предшествующей редакции программы стояло: «Мы не должны препятствовать разделению…»