Стефанович и его товарищи в период организации Чигиринского заговора не были еще членами «Земли и воли», но свое предприятие они стремились обосновать доводами, взятыми так или иначе из идейного арсенала народников-землевольцев. Оценка Чигиринского заговора со стороны значительной части деятелей «Земли и воли» оказалась прямо сочувственной. Плеханов впоследствии, в 1903 г. в «Искре», рассказал о том, как весной 1878 г. в среде землевольцев, находившихся в Петербурге и принадлежавших к основному кружку общества, при обсуждении вопросов тактики «подавляющее большинство»[1025] не только отнеслось с полным сочувствием к приему, употребленному в Чигиринском деле, но и настаивало на том, что землевольцы должны применить этот прием в своей агитации на Волге[1026]. Решительные возражения Плеханова и Аптекмана воспрепятствовали принятию решения в подобном духе. Аптекман даже утверждал, что предложение, одобрявшее начинание Стефановича, было после живого обмена мыслей окончательно отвергнуто и таким образом «авторитетный принцип», положенный Стефановичем в основу Чигиринского дела, был раз навсегда изгнан из землевольческой программы. Но все-таки еще в программной передовице первого номера «Земли и воли» (от 25 октября 1878 г., автором был Кравчинский) вопрос об отношении к Чигиринскому делу освещался двойственно, противоречиво. Указывая, что было бы неправильно «рекомендовать способ действия Стефановича для всех местностей и народностей русской земли», отмечая также, что «можно не соглашаться с теми принципами и приемами, к которым, под давлением местных условий и крестьянского миросозерцания, прибегли в Чигиринском деле социалисты», статья «Земли и воли» одновременно высоко оценивала значение этого дела, называя его фактом первостепенной важности, одним из поворотных пунктов в истории русской революции, и т.д.[1027]
Опыт, проделанный Стефановичем, больше не повторялся. Однако вызванное им у части народников сочувствие характерно. Источник этого сочувствия был тот же, что и самого плана Стефановича: противоречие между убеждением народников, что именно крестьянство является самой основной и решающей революционной силой, призванной до основания обновить всю социальную и политическую жизнь России, и действительным состоянием деревенской массы, до крайности угнетенной и резко недовольной своим положением, глухо, а иногда и открыто волновавшейся, однако в то же время отсталой, забитой, не только чуждой социалистических стремлений, но и вообще не способной подняться на действительно сознательную, организованную революционную борьбу без пролетариата, без его инициативы, помощи и руководства. Это противоречие создавало некоторую идейную неустойчивость и могло толкать тех или других представителей народничества в сторону таких недопустимых начинаний и предприятий, как Чигиринский заговор.
5. Крестьянское движение 70-х годов
Грабительский характер крестьянской реформы 1861 г. во многом определил особенности последующего социально-экономического развития России. Как известно, он проявился прежде всего в двух ее основных чертах: в крайней недостаточности и недоброкачественности крестьянских наделов и в неимоверно вздутых платежах за них. Катастрофические последствия такого характера реформы сказывались с течением времени все более явственно и остро. Вопрос об упадке крестьянского хозяйства, о разорении деревни становится с конца 60-х годов и особенно на протяжении 70-х годов одной из важнейших и наиболее постоянных тем русской публицистической и экономической литературы. Выше уже была отмечена книга Флеровского «Положение рабочего класса в России». В течение 1867 – 1869 гг. в «Отечественных записках» печатались статьи Скалдина (Ф.П. Еленева) «В захолустьи и в столице», изданные отдельной книгой в 1870 г. Очерки Скалдина немедленно обратили на себя внимание Н.П. Огарева[1028], а потом служили предметом тщательного изучения Маркса[1029], Энгельса, впоследствии были подвергнуты анализу В.И. Лениным (в работе «От какого наследства мы отказываемся?»). Очень далекий от демократии, автор не мог, однако, не показать тяжелых результатов ограбления крестьян, совершившегося в 1861 г. «Большинство крестьян, – писал Скалдин, – оказалось по освобождении в весьма стесненном положении относительно угодий и находится в безвыходной зависимости от помещиков». Далее Скалдин свидетельствовал: «В надел вошли и кустарники, и топкие места… Крестьянские луга во многих имениях отошли к помещикам… Выгонов у крестьян большею частью вовсе не существует, так что они принуждены просить у помещиков дозволения выгонять скотину на помещичью землю, за разные послуги в пользу помещиков… Крестьянин самый деятельный и трезвый, имеющий в семействе, кроме себя самого, двух или трех работников, не в состоянии есть круглый год чистого хлеба, а принужден, в течение нескольких месяцев, мешать его с мякиной»[1030].
1025
1026
См.
1027
«Революционная журналистика семидесятых годов», стр. 77. При аресте одного из видных землевольцев, А. Оболешева (Сабурова), осенью 1878 г. у него была найдена предназначенная, очевидно, для «Земли и воли» рукопись о Чигиринском деле, защищавшая и оправдывавшая организаторов последнего, так как, по утверждению автора, ими было «сделано все для того, чтобы в корне подрезать в среде крестьян всякие надежды на осуществление своих желаний помимо восстания».