Накануне покушения Соловьева было решено, что типография землевольцев временно прекратит работу и что все «нелегальные» должны уехать из Петербурга, а следовательно, прекратятся «занятия» в петербургской рабочей среде. Плеханов, который вместе с несколькими своими единомышленниками протестовал против планов террористов, говорил им тогда: «Под влиянием ваших затей наша организация вынуждена покидать одну за другой наши старые области деятельности, подобно тому как Рим покидал одну за другой свои провинции под напором варваров»[1250].
На разрушительное действие террора, дезорганизующее революционное рабочее движение, законно сетовали, как вспоминает Плеханов, руководители «Северного союза русских рабочих». «Чистая беда, – восклицал Халтурин, – только-только наладится у нас дело, – хлоп! шарахнула кого-нибудь интеллигенция, и опять провалы. Хоть немного бы дали вы нам укрепиться»[1251].
Террор поглощал львиную долю средств организации. По мере его расширения прекратился приток новых сил в те самые «деревенские поселения», с которыми сравнительно лишь недавно связывалось столько народнических надежд.
Террор как система способен был оказать тормозящее влияние на развитие революционной инициативы и самодеятельности масс, перенося центр тяжести борьбы на действия горстки интеллигентов, непосредственный успех которых не мог изменить существующего политического строя. Отдельные активные рабочие, втягивавшиеся в террористическую деятельность, пропадали для рабочего движения. Вера Засулич, покушение которой на Трепова столь неожиданно для нее самой оказалось предвестником и началом новой, террористической полосы в народническом движении, свидетельствует: «Рабочие, распропагандированные еще при „Земле и воле“, сами увлеклись террором и приняли в нем блистательное участие; но для этого участия они, по самым необходимым условиям конспирации, должны были совершенно изолироваться от массы своих товарищей. Удаление же из рабочей среды таких людей, как Халтурин и другие рабочие-террористы, не могло не действовать гибельно на едва начинавшееся движение»[1252].
В.И. Ленин впоследствии многократно разъяснял ошибочность террористической тактики. В руководящей статье первого номера первого большевистского органа, «Вперед», Ленин, учитывая опыт всего русского революционного движения, предостерегал от таких приемов борьбы, как террор. «Русский террор, – писал В.И. Ленин, – был и остается специфически-интеллигентским способом борьбы… Факты свидетельствуют неопровержимо, что у нас индивидуальные политические убийства не имеют ничего общего с насильственными действиями народной революции»[1253].
Застрельщики новых методов встретили, особенно на первых порах, сопротивление со стороны части народников. Логика борьбы внутри общества «Земля и воля» между террористами и сторонниками прежней тактики привела первых в мае 1879 г. к организации тайной фракционной группы, к созданию организации в организации. В эту группу, названную «Свобода или смерть», вошли А. Квятковский, А. Баранников, Н. Морозов, Л. Тихомиров (будущий ренегат), Г. Исаев, С. Ширяев, А. Якимова и др. Когда, в связи с наметившимися разногласиями было решено созвать общий съезд землевольцев, террористы предварительно устроили свой съезд, опять-таки в секрете от организации в целом, на котором присутствовал и будущий вождь «Народной воли» А.И. Желябов. Съезд террористов состоялся в Липецке, общий землевольческий съезд – в Воронеже (оба съезда были в июне 1879 г.). На Воронежском съезде из числа «ортодоксальных» народников один Плеханов занял бескомпромиссную позицию, побудившую его в конце концов отколоться и покинуть съезд. Позиция большинства его единомышленников была, как он сам сообщает, эклектической[1254]. Съезд закончился принятием половинчатого решения: оно требовало «особого развития» террористической борьбы с правительством наряду с продолжением «работы в народе»[1255]. Однако вскоре после съезда обе стороны стали чувствовать себя стесненными связывавшим их формальным организационным единством, и уже в августе 1879 г. «Земля и воля» раскололась на две организации – «Народную волю» и «Черный передел».
Из этих двух партий первой суждено было сыграть гораздо бóльшую роль в практике революционного движения последующих лет, нежели второй. Большинство радикальной интеллигенции, а также, судя по всему, и революционно настроенных рабочих сочувствовало народовольцам, а не чернопередельцам[1256]. Внешние обстоятельства тоже неблагоприятно сложились для последних. В первые же месяцы деятельности «Черного передела» главные его основатели должны были бежать за границу (Плеханов, Стефанович, Дейч, Засулич) или были арестованы (Аптекман, Преображенский). Типография организации провалилась во время печатания первого номера ее органа «Черный передел». Впрочем, в дальнейшем организация была восстановлена (Аксельрод, Буланов, Загорский и др.). Членами ее делались слабые попытки работы в крестьянстве, в которой теоретически заключался основной смысл чернопередельчества, и более деятельно велась пропаганда и агитация среди рабочих. В течение 1880 – 1881 гг. было издано пять номеров «Черного передела» и шесть номеров рабочего листка «Зерно». Примерно к началу 1882 г. существование «Черного передела» как организованной партии в сущности прекратилось, и он распылился на отдельные кружки, более или менее родственные по духу.
1256
Это, впрочем, оспаривалось отдельными современниками (например, П. Аксельродом – в уже цитированном его немецком обзоре, написанном в конце 1880 г.).