Мнения разделились, и генерал Пелле отправился за генералом де Кастельно, чтобы тот принял окончательное решение. Пришел генерал, улыбчивый, скромный, с хорошим чувством юмора, сказал несколько приятных слов о новом литературно-военном совете и просмотрел тексты. Он выбрал вариант попроще, придал больший вес первой фразе, вставив фразу „как и ожидалось“, которая несет обнадеживающий характер, и выступил категорически против включения приказа фон Даймлинга, но за то, чтобы передать его журналистам отдельной заметкой…».
В тот вечер генерал Жоффр, внимательно прочитав сводку, ее одобрил.
Через пару часов эти две-три сотни слов прочитают во всем мире. В результате в сознании людей нарисуется картина того, что происходило на склонах Вердена, и эта картина либо воодушевит людей, либо накроет лавиной отчаяния. И владелец магазинчика в Бресте, и крестьянин в Лотарингии, и депутат в Бурбонском дворце, и редактор в Амстердаме или Миннеаполисе должен продолжать надеяться – и в то же время быть готовым без паники принять возможное поражение. Поэтому сообщалось, что потеря территории не является неожиданностью для французского командования. Людям вкладывали в голову, что ситуация опасная, но не из рук вон. На самом деле французский генштаб не в полной мере был готов к немецкому наступлению. Не были вырыты вспомогательные траншеи, не проложены альтернативные дороги, не хватало колючей проволоки. Однако признание такой ситуации родило бы в головах мирных жителей образы, которые вполне могли из неудачи сделать катастрофу. Верховное командование, возможно, и было разочаровано, но все же взяло себя в руки. Наблюдая за схваткой разного рода фракций, обсуждающих компетенции офицеров, находящиеся в своей стране и за границей люди, полные неуверенности и лишенные того единства цели, которое присуще профессионалу, могли бы, погрузившись во все детали, упустить из виду саму войну. Поэтому вместо того, чтобы позволить людям действовать, исходя из всех известных генералам фактов, власти предоставили лишь некоторые из них, причем только в том ракурсе, который наиболее вероятно мог успокоить народ.
В этом случае люди, создавшие псевдосреду, знали, какова настоящая. Но через пару дней произошел инцидент, о котором французские военные не знали правды. Немцы объявили[19], что накануне днем они штурмом взяли форт Дуомон. Во французском штабе в Шантильи никто ничего не мог понять. Еще утром 25-го, после вступления в бой двадцатого корпуса, ситуация на поле боя изменилась к лучшему, и в донесениях с фронта о Дуомоне не было ни слова. На поверку немецкое сообщение оказалось правдой, хотя никто на тот момент не знал, как именно взяли форт. Тем временем немецкая сводка замелькала по всему миру, и французам нужно было как-то отреагировать. В штабе объяснили произошедшее так: «На фоне полного неведения здесь, в Шантильи, о том, как именно произошло нападение, в вечерней сводке от 26-го был представлен его план, достоверность которого, вероятно, тысяча к одному».
В сводке об этой воображаемой битве написали так:
«В районе форта Дуомон, являющегося аванпостом старой оборонительной системы Вердена, идет ожесточенная борьба. После нескольких неуспешных штурмов, стоивших врагу очень тяжелых потерь, сегодня мы взяли позицию, еще утром занятую противником, который так и не смог отбросить наши войска, и продвинулись дальше»[20].
20
Это мой собственный перевод. Английский перевод из Лондона, опубликованный в «Нью-Йорк Таймс» в воскресенье, 27 февраля, выглядит следующим образом: // Лондон, 26 февраля (1916). Вокруг форта Дуомон, передового элемента старой оборонительной системы Вердена, идет ожесточенная борьба. После пары бесполезных штурмов, принесших врагу исключительно тяжелые потери (во французском тексте читаем «pertes tres elevees»/«весьма значительные потери». Получается, английский перевод преувеличивает то, что было написано в начальном тексте), мы взяли сегодня позицию, еще утром занятую противником, и несмотря на все попытки врага оттеснить наши войска, продвинулись еще дальше.