Какими бы ни были причины для приватности, хорошими или плохими, эти барьеры существуют. На конфиденциальности настаивают везде, если речь идет о сфере, которая называется общественными делами. Поэтому крайне полезно задать себе вопрос: как вы получили факты, на которых основывается ваше мнение? Кто на самом деле видел, слышал, трогал, подсчитывал, называл то, о чем у вас сложилось мнение? Был ли человек, который поведал вам о событии, непосредственным наблюдателем, или наблюдал тот, кто ему самому рассказал о произошедшем, или рассказ о событии прошел не через одни руки? И сколько этому человеку увидеть дозволили? Когда он сообщает, что во Франции думают так-то и так-то, за какой частью Франции он наблюдал? Как он смог это установить? Где именно он видел такую картину? С какими французами ему разрешали побеседовать, какие газеты он прочитал, и откуда журналисты этих газет взяли свою информацию? Вам редко удастся получить ответы на эти вопросы. Однако они напомнят вам, сколь сильно отличается общественное мнение от реального события, с которым оно имеет дело. И эта мысль уже вас защитит.
3. Контакты и возможности
Из-за цензуры или конфиденциальности большая часть информации отсекается еще у источника, и большинство фактов никогда не доходит до широкой публики, а если доходит, то с существенным опозданием. К тому же у распространяемости идей в обществе есть пределы.
Можно прикинуть, какие усилия необходимо приложить, чтобы охватить умы «всех и каждого», проанализировав правительственную пропаганду во время войны. Памятуя о том, что, прежде чем подключилась Америка, война шла уже более двух с половиной лет, что напечатали и распространили миллионы и миллионы страниц и произнесли бесчисленное множество речей, обратимся к отчету Джорджа Крила о его борьбе «за умы людей, за их убеждения и взгляды», чтобы «истину американизма можно было донести до каждого уголка земного шара»[25].
Крилу пришлось сформировать целую систему, которая включала отдел новостей, выпустивший, по его словам, более 6000 публикаций, и завербовать 75 000 «четырехминутчиков» – людей, которые произнесли по крайней мере 755 190 четырехминутных речей перед аудиторией общей численностью более 300 000 000 человек. Бойскауты разносили по домам обращение президента Вильсона. Учителям рассылали газеты и журналы, выходившие раз в две недели; их получили 600 000 педагогов. Для обеспечения наглядности во время публичных лекций заготовили 200 000 слайдов, а для плакатов, рекламы в витринах, газетных объявлений, карикатур, брелоков и нагрудных значков создали 1438 различных рисунков. Все это распространяли через торговые палаты, церкви, разные клубы и сообщества, школы. А еще, помимо усилий Крила, которым я пока не воздал должное, существовала великолепная кампания министра У. Г. Макаду по военным займам – «займам свободы», масштабная продовольственная пропаганда Герберта Гувера, кампании Красного Креста, Христианской молодежной ассоциации, Армии спасения, Рыцарей Колумба, Совета благосостояния евреев, не говоря уже о независимой работе патриотических обществ, таких как Лига по укреплению мира, Ассоциация лиги свободных наций и Лига национальной безопасности. А еще пропаганда стран-союзников и задолжавших государств…
Вероятно, это крупнейшая и наиболее серьезная попытка быстро донести до всех и каждого единообразный набор идей. Раньше перетягивание на свою сторону происходило медленнее, быть может, точнее, но оно никогда не было столь всесторонним. Так вот, если нужно идти на такие крайние меры, чтобы в критический момент достучаться до каждого человека, сколь открытыми для человеческого разума оказываются более стандартные каналы передачи информации? Администрация США пыталась сформировать единое общественное мнение по всей Америке (во всяком случае его можно было так назвать), и пока война продолжалась, это, полагаю, в значительной степени удалось. Но подумайте, сколько потребовалось упорной работы, серьезной изобретательности, денег и персонала! В мирное время всего этого просто нет, и, как следствие, целые районы, огромные группы людей, проживающих в гетто, в анклавах, целые социальные классы имеют лишь смутное представление о многом из того, что происходит.