Во-первых, она напишет короткие мемуары. Кроме того, она займется искусством, овладеет каким-нибудь трудным его жанром и достигнет в нем определенных высот. Хорошо бы собрать кружок подруг и каждый год собираться, чтобы посмеяться, выпить и посплетничать. Надо также найти способ передать свой жизненный опыт молодым. Надо выучить названия деревьев, цветов и трав, чтобы, гуляя по лесу, знать, что, собственно, она видит. Она стряхнет с себя мирскую шелуху и задумается: верит ли она в Бога.
В первые месяцы после ухода на пенсию Эрике очень хотелось восстановить связи со старыми друзьями и знакомыми. Она не поддерживала отношений ни с кем из своих одноклассников по «Академии» и лишь изредка перезванивалась с несколькими однокашниками по колледжу. Но «Фейсбук» помог исправить положение, и уже через несколько недель она радостно перебрасывалась электронными сообщениями с друзьями, которых не видела несколько десятилетий.
Восстановление прежних дружеских отношений дало Эрике неизъяснимое наслаждение. Это общение пробудило в ней, казалось бы, навсегда уснувшие чувства. Она узнала, что одна из ее подруг по колледжу, южанка Мисси, живет всего в 25 милях от нее, и как-то раз они договорились встретиться и пообедать. На первых курсах колледжа Мисси и Эрика жили в одной комнате общежития, но, несмотря на это, близкими подругами они тогда так и не стали. Эрика была все время страшно занята, а Мисси, изучавшая медицину, целыми днями пропадала в библиотеке.
Мисси была, как и прежде, тонкой и стройной. Волосы поседели, но кожа сохранила былую гладкость. Мисси стала хирургом-офтальмологом, вышла замуж, перенесла две мастэктомии и вышла на пенсию на несколько лет раньше Эрики.
За обедом Мисси начала с жаром рассказывать об увлечении, которое за последние годы до неузнаваемости изменило ее жизнь, – о сосредоточенной медитации. Эрика несколько скисла, ожидая услышать повествование о йогах, духовном бегстве в ашрам где-нибудь в Индии и о том, как Мисси, наконец, блистательно соединилась со своей Духовной Сущностью. В общем, какой-нибудь типичный нью-эйджевский вздор[140]. В колледже Мисси проявляла задатки настоящего ученого, но, видимо, к старости разум ее ослабел. Но, к удивлению Эрики, Мисси рассказывала о медитации так же, как она когда-то говорила о своих домашних заданиях, – хладнокровно, строго и по-деловому.
– Я сажусь на пол, скрестив ноги, – рассказывала Мисси. – Сначала я концентрируюсь на дыхании, внимательно ожидая каждого вдоха и выдоха, потом прислушиваюсь к телу – как оно отвечает моим ожиданиям. Ноздри расширяются и снова сужаются, грудь поднимается и опадает. Потом я сосредоточиваюсь на каком-нибудь слове или фразе. Я не повторяю это слово, я просто держу его перед глазами, и если мои мысли начинают блуждать, то я усилием воли возвращаю их на место. Некоторые выбирают для этого такие слова, как «Иисус», «Бог», «Будда» или «Адонаи», но я пользуюсь фразой «Иди в глубину себя».
Потом я начинаю следить за тем, какие чувства и восприятия начинают течь в мое сознание, давая этим ощущениям свободно развернуться в нем. Ты неподвижно сидишь на месте, а в сознании тем временем возникают разные мысли. Вначале я часто теряю фокус. Я обнаруживаю, что думаю о каких-то хозяйственных делах, о письмах, на которые надо бы ответить. Тогда я снова повторяю свою фразу. Как правило, это помогает, и внешний мир растворяется, исчезает, превращается в тень. Я не знаю, как описать это ощущение. Я словно начинаю осознавать свое сознание.
Моя личность, мое «Я» исчезает прочь, и я вступаю в область чувств, бурлящих где-то на самом дне сознания и вне его. Моя задача состоит в том, чтобы принимать эти чувства без рассуждений, без толкования, без суждений. Их надо просто принять, как мы принимаем близких друзей. Принять с улыбкой. Один из моих учителей говорит{492}, что так наблюдают за облаками, стремящимися в долину. Эти вспышки осознания воспаряют ввысь, им на смену приходят другие. Это ощущение того, что нечто происходит на самом деле, хотя ты не можешь видеть это глазами.
Я не пытаюсь выразить эти ощущения словами, ибо все это вне слов, вне языка. Если я пытаюсь это описать, получается косноязычная, бестолковая тарабарщина. Но когда я сижу на полу и погружаюсь в медитацию, я не слышу слов и мне не нужен переводчик. Да ему и нечего переводить, потому что слов нет. Я теряю всякое представление о времени. Я ничего не рассказываю о себе. Язык исчезает, он не нужен. Это чистое чувство. Как ты думаешь, в этом есть какой-то смысл?
140
Нью-эйдж