Гарольд очень любил такие познавательные путешествия. Во время них можно было прикоснуться к прошлому и ощутить его – в полутьме старинных зданий, в сырости замков, в виде на лес, который открывался сквозь бойницу крепостной стены. Впечатления, лившиеся в сознание, помогали живо вообразить реалии давно прошедших времен.
Они побывали в Кане, в Реймсе и в Шартре. Достопримечательности они осматривали, держась за руки. Гарольд шепотом пересказывал ей то, что вычитал из книг о соборах и замках, доставляя этим удовольствие не только Эрике, но и себе.
– Жизнь в то время была полна крайностей, в гораздо большей степени, чем теперь, – сказал он однажды. – Летом было очень жарко, а зимой очень холодно, а люди не могли толком защититься ни от жары, ни от холода. Был великий контраст между светом и тьмой, здоровьем и болезнью. Границы были нечеткими и менялись после смерти короля или могущественного рыцаря. Государственные законы были причудливой смесью старинных обычаев, римского права и церковных установлений. Один год мог быть изобильным, а в следующем случался неурожай и наступал голод. Из процветающего города можно было пешком дойти до другого, где люди умирали от голода. Каждый третий был моложе четырнадцати лет, а ожидаемая продолжительность жизни составляла всего сорок лет. Так что в обществе было совсем немного сорока-, пятидесяти- или шестидесятилетних людей, которые могли бы своей мудростью помочь усмирить бушующие страсти.
Из-за всего этого жизнь этих людей была эмоционально гораздо более насыщенной, чем наша. В праздничные дни они пили и предавались такому веселью, которого мы себе и представить не можем. С другой стороны, подчас их всех вдруг охватывал такой страх, какой мы испытывали лишь в далеком детстве. Они наслаждались сентиментальными любовными историями, а в следующий момент с удовольствием глазели, как четвертуют на площади какого-нибудь нищего. Их восприятие слез, страданий и цветов было живее, чем у нас. Многие идеи, смягчающие общественные нравы, идеи, которые мы впитываем с молоком матери, были им абсолютно неведомы. У них не было никакого представления об умственной неполноценности, они не понимали, что сумасшедший, возможно, неспособен отвечать за свои поступки. Они не допускали даже мысли о том, что правосудие может ошибаться, им и в голову не приходило, что преступника можно попытаться исправить вместо того, чтобы подвергать его неслыханным мучениям. Они все воспринимали в самой крайней форме – вину и невинность, спасение и проклятие.
Гарольд и Эрика гуляли по улочкам Шартра, пока Гарольд рассказывал ей это, а потом пошли к собору. Они пересекли площадь, прошли мимо нескольких кафе, а Гарольд рассказывал Эрике, что французы XII века жили в грязи и нищете и все мечтали об идеальном мире. Они разработали изощренные кодексы рыцарства и куртуазной любви, сложный этикет, подробно регламентировавший повседневную жизнь при дворе или в замке. У них были многочисленные и разнообразные общества и организации, члены которых были связаны клятвой верности, и жизнь этих сообществ также была обставлена множеством сложных ритуалов. В торжественных процессиях, которые устраивались в определенные дни, у каждого индивида было свое четко определенное место, обозначенное расцветкой одеяния, материалом, из которого оно было изготовлено, или гербом.
– Они словно постоянно играли в пьесе сами для себя. Они превращали свою короткую, полную невзгод жизнь в мечту, – продолжал Гарольд. Он рассказал, что рыцарские турниры мы считаем хорошо организованными спектаклями, хотя в действительности это были довольно беспорядочные драки. Считается, что любовь в те времена была возвышенной, хотя в действительности она чаще всего была просто жестоким изнасилованием. В воображении все становилось мифической идеальной версией самого себя, несмотря на то что в реальности кругом был упадок и нестерпимое зловоние.
– Они имели великую жажду красоты и великую веру в Бога, и они верили в то, что возможно достичь идеального мироустройства. И эта великая вера каким-то образом смогла создать вот это, – и Гарольд махнул рукой в сторону Шартрского собора. Дальше он рассказал, как благородные рыцари и крестьяне не жалели денег и труда на постройку этого великого храма, как целые деревни переселялись ближе к Шартру, чтобы помочь в возведении великолепного здания, которое вознеслось к небесам над лесами и полями.