Однажды вечером, когда Гарольду было около семи месяцев, Джулия, как обычно, сидела в кресле и кормила его. Неярко горел ночник, в комнате было тихо и уютно. Это была настоящая материнская идиллия – любящая, заботливая мать кормит свое ненаглядное дитя. Но вот что вы прочли бы в мыслях Джулии, если бы смогли прочитать их: «На помощь! Помогите! Кто-нибудь, спасите меня!»
В этот момент – подавленная, уставшая, измотанная – она просто ненавидела этого маленького ублюдка. Он подольстился к ней, соблазнил, а теперь, фигурально выражаясь, просто топтал ее душу своими сапожищами.
Он был наполовину очаровательный купидон, наполовину грубый солдафон. Этот жадный засранец хотел заполучить все и сразу. Гарольд распоряжался сном Джулии, полностью завладел ее вниманием, определял, когда ей можно принять Душ, отдохнуть, пойти в туалет. Он диктовал ей, что думать, как выглядеть и когда плакать. Джулия чувствовала себя несчастной, жалкой и подавленной.
В среднем младенец требует внимания{58} взрослого каждые 20 секунд. Матери в течение первого года жизни ребенка{59} недосыпают примерно 700 часов. Удовлетворенность от брака падает{60} в среднем на 70%, а риск материнской депрессии удваивается. Если Гарольд испытывал хотя бы малейший дискомфорт, он принимался пронзительно верещать, чем мог довести Джулию до истерических рыданий, а Роба сделать раздраженным и несчастным.
Невероятно утомленная Джулия сидела в кресле, кормила своего сына и думала о том, что она навсегда превратилась в жирную бочку. Мысли ее блуждали, словно в темном дремучем лесу. Она думала, что никогда уже не будет хорошо выглядеть в облегающих юбках. Она никогда больше не будет ничего делать по своей прихоти. Она превратится в высосанную до дна жертву гражданской войны – войны сыночка с мамочкой. Гуляя с ребенком, Джулия уже познакомилась с праведными кормящими матерями, гордыми, как крестоносцы («суперсиськоносцы!»); самозваными королевами песочниц, которые постоянно делали ей замечания, что она не так ухаживает за ребенком («самодовольные ханжи!»); с опустившимися мученицами материнства, которые бесконечно ныли, какая ужасная у них теперь жизнь и какими бездушными и черствыми стали их мужья и родители. Джулия втягивалась в скучнейшие разговоры на детской площадке, которые, как заметила однажды гарвардский историк Джилл Лепоре{61}, всегда об одном и том же: мамаши всегда жаждут снисходительности, а папаши – аплодисментов.
Можно было навек распрощаться с вечеринками, которые некогда доставляли ей такое удовольствие. Теперь вместо вечеринок впереди Джулию ждало самое безрадостное будущее – школьные обеды, нескончаемые поучения, анализы крови, воспаления среднего уха и вечное желание хоть раз как следует выспаться. Мало того, матери сыновей живут меньше, чем матери дочерей, потому что тестостерон сына ослабляет иммунную систему матери{62}.
Не прошло и секунды после того, как волна подавленности и отчаяния окатила Джулию, как она подняла ребенка на руки и поднесла его личико к своему носу. Потом Гарольд улегся ей на грудь, взял в ротик ее мизинец и снова принялся сосать. Глаза Джулии наполнились слезами радости и умиления.
Йельский профессор, невролог Кеннет Кэй{63} полагает, что человеческие дети – единственные из детенышей млекопитающих, кто сосет молоко матери с паузами. Ребенок сосет несколько секунд, потом перестает, не выпуская сосок изо рта. Это побуждает мать качать дитя. Когда ребенку два дня, мать покачивает его в промежутках между актами сосания в течение трех секунд, в возрасте нескольких недель это время сокращается до двух секунд.
Эти движения образуют своеобразный парный танец Джулии и Гарольда, танец со своим особым ритмом. Гарольд перестает сосать, Джулия качает. Гарольд перестает сосать, Джулия качает. Это беседа, это безмолвный разговор. Гарольд будет расти, но ритм останется прежним. В таком же ритме она будет смотреть на него, а Гарольд будет смотреть на Джулию. Весь их мир – непрерывный диалог.
В возникновении ритма, связывающего мать и дитя, есть что-то музыкальное. Джулия, не умевшая петь от природы, принималась напевать песенки, чтобы успокоить плачущего ребенка. Чаще всего почему-то она напевала мелодии из «Вестсайдской истории». По утрам Джулия читала Гарольду вслух The Wall Street Journal и сама умилялась интонациям, с которыми она произносила слова заметки, посвященной Федеральной резервной системе: Джулия говорила нараспев, медленно, растягивая гласные, как говорят все матери мира, когда обращаются к своим малышам.