— А вот как раз имею. Прочла недавно в газете. Недавно одно ушло на «Кристи» за тысячу фунтов.
Генри сдавленно вскрикнул.
— Тысячу? Господи! Ну вот, теперь ты испортила мне день. Мое пресс-папье сидит себе сиднем в картинной галерее, а я не имею права обратить его в наличность. Только потому, что какой-то осел придумал закон, запрещающий продавать фамильные ценности. Просто зло берет. Будь у меня тысяча фунтов.
— Ты в точности, как Алджи.
— Когда говоришь это, улыбайся. И, пожалуйста, не надо про Алджи. У меня от его упоминания давление подскакивает.
— Ладно, расскажи мне мистера Стикни.
— Рассказывать, собственно, нечего. Он бросил курить, любит хорошее вино, которого, слава Богу, у меня достаточно, спасибо господам Даффу и Троттеру. Поэтому… Что с тобой?
Джейн тоненько вскрикнула.
— Ой, Генри, я начисто забыла.
— Про что?
— Про Алджи и пристава.
— Господи! Неужели у Алджи пристав?
— Да, и знаешь, от кого? От Даффа и Троттера, которым ты столько задолжал. Ты не боишься, что и тебе такого пришлют? Ужасно, если толпа приставов нахлынет в то самое время, когда ты будешь продавать дом мистеру Стикни. Это его спугнет.
Генри, с обычной своей беспечностью, только отмахнулся. Он не умел мрачно смотреть на мир. К будущему он относился со старым театральным оптимизмом — на премьере все будет отлично.
— Не тревожься, моя девочка. И не равняй меня с Алджи. Приличный торговый дом, как Дафф и Троттер, так со мной не поступит. Я — важная шишка, мне отведена четверть страницы в «Справочнике поместного дворянства». Они задрожат, стоит мне легонько нахмуриться. Телефон звонит.
Джейн встала.
— Наверное, опять Тарвин.
Она ушла довольно надолго и вернулась, весело улыбаясь.
— Угадай, кто, — сказала она.
— Тарвин?
— Нет. Алджи.
— Чего ему надо?
— Спросил, не знаю ли я, кто бы одолжил ему пятьсот фунтов. У него очередной великий замысел. Нужен капитал.
— Дай ему Бог. Он не собирается просить у меня?
— Нет, даже Алджи не такой оптимист, — сказала Джейн.
2
Нахмурив брови, Уэнделл Стикни сидел на низком парапете террасы напротив парадной двери Эшби-холла, однако хмурился он не потому, что этот странный памятник эпохи Регентства оскорблял его эстетическое чувство. Мысли его витали в другом месте. Он думал о французских пресс-папье восемнадцатого века, в частности — о том, которое хозяйская племянница показала ему после обеда, когда водила по дому.
Уэнделл хотел это пресс-папье. Уэнделл стремился к нему всей душой и готов был заплатить высокую цену, если хозяин согласится расстаться со своим сокровищем.
Но вот согласится ли? Этот вопрос Уэнделл и задавал себе, сидя на парапете. Английские аристократы могут оскорбиться, если завести с ними разговор о деньгах. Одно неверное слово, и скажите «спасибо», если не получите в ответ холодное: «Неужели?» или еще более холодное: «Удивительно» вкупе с ледяным британским взглядом из-под вскинутых британских бровей.
Он, наверное, размышлял бы на эту тему бесконечно, если бы не услышал бодрый голос и, подняв глаза, не увидел свою тетю Келли.
— Привет, Уэнделл, — сказала она. — Что вы тут сидите, как канюк на камне?
Сравнение не очень понравилось Уэнделлу, но он довольно вежливо ответил, что думает, и спросил, чем она занималась.
— Хэнк показывал мне здешние места. Вам надо на них взглянуть. Вон за теми деревьями — озеро, большое, как в Центральном парке. Кто-то из предков вырыл. Наверное, стоило уйму денег.
— Скорее всего, это был знаменитый Красавчик Параден, — отвечал эрудированный Уэнделл. — Он прославился своей расточительностью.
— Вот и Хэнк так говорит.
Второй раз услышав это имя, Уэнделл вздрогнул.
— Вы не о мистере Парадене?
— О ком еще?
— Вы же не зовете его Хэнк?
— Зову. Я спросила разрешения. Мы оба согласились, что так прикольнее, чем Генри.
— Вы хотите сказать, что настолько близко с ним сошлись?
— Не разлей вода.
— В таком случае, — сказал Уэнделл, — вы кое-что можете для меня сделать. Вчера вечером, когда мисс Мартин показывала мне дом…
Фраза осталась неоконченной. На террасу вышла Джейн.
3
Джейн была в отличном настроении. Ее страхи касательно американок рассеялись в первые пять минут после приезда Келли. Вдова покойного Теодора Стикли быстро сходилась с людьми.
— Всем привет, — сказала Джейн. — Я в деревню за табаком для Генри. Вам купить, мистер Стикни?
— Спасибо, я не курю. Раньше курил, но теперь бросил.
— Уэнделл ест сладости, — сказала Келли. — Он любит такие мягкие шоколадки.
— Хорошо, куплю. Хотите сходить в деревню, миссис Стикни?
— Зовите меня Келли.
— А можно?
— Иначе я обижусь. Далеко это?
— С милю.
— И с милю обратно. Ясно. Дойду с вами до дороги. Скажите, — спросила Келли, когда они отошли от дома, — вам нравится все время жить за городом? То есть я не хаю деревню, здесь классно. Просто я подумала, вам может быть здесь скучно.
— Я тут в отпуске. А вообще я работаю в Лондоне. Секретаршей.
— Надо же! Я тоже работала секретаршей, прежде чем стать танцовщицей. И потом, когда растолстела и режиссеры меня больше не приглашали. Так я и познакомилась с Теодором.
— С Теодором?
— С моим покойным мужем. Контора, в которой я работала, отправила меня к нему писать под диктовку. Он был в свое время жутко известный и теперь писал воспоминания. И пороха в нем было еще ого-го. Знаете рисунки Питера Арно в «Ньюйоркере»?