С самого дня несложившейся поездки Келли на Кони-Айленд, Кларксон всерьез размышлял о том, не следует ли ему предпринять шаги, и если да, то какие. Может ли он дальше служить Уэнделлу, или обязан подать в отставку? Решение было не из простых, ибо сама по себе работа его устраивала: Стикни платил много и почти ничего не требовал взамен. Однако может ли человек, не поступаясь принципами, чистить ботинки и гладить брюки хозяину, чья тетка так хорошо знакома с полицией?
Возвращение в Англию склонило чашу весов в пользу увольнения. Кларксон ясно увидел свой путь. В Нью-Йорке было совсем неплохо, но сейчас он осознал, что не сумел до конца приспособиться к жизни в стране, где котлету зовут бургером, а чай заваривают в пакетиках. За несколько дней в родной среде он окончательно дозрел и написал в свое агентство по найму, что готов рассмотреть новые предложения. Утром пришло письмо с подробным описанием места, которое ему могут предоставить при условии немедленно согласия. Не будете ли вы так любезны телеграфировать, говорилось в письме; с намерением любезно телеграфировать Кларксон и направлялся сейчас в деревню.
Почта в Эшби Параден, как и другие подобные учреждения в сельской местности, не только принимает и отправляет письма. Еще здесь торгуют открытками, ядовитого цвета леденцами, комиксами для детей и тому подобным. Заправляет этим мрачного вида пожилая дама, склонная рычать на клиентов при обострении ревматизма; к несчастью для Кларксона, именно в этот день ее сильно донимала поясница. Дама только холодно засопела в ответ на вежливое приветствие Кларксона и в полном молчании приняла у него телеграмму. Заговорила она, только сосчитав слова, и то лишь для того, чтобы назвать незначительную сумму, которую следует заплатить. Однако даже эта жалкая сумма оказалась для Кларксона неподъемной: сунув руку в карман, он вспомнил, что оставил бумажник на столе в спальне. Досадное недоразумение. Однако Кларксон рассмеялся, как человек, над которым дружески пошутили, объяснил положение и добавил, что живет поблизости, в Эшби-холле. Не возражает ли дама, если деньги он занесет позже. Ответ последовал незамедлительно. Дама возражала.
Это был удар. Кларксону предстояло идти в Эшби-холл, снова в деревню и снова в Эшби-холл — тяжелое испытание для человека, не питающего особой любви к спорту. Он принялся слезно объяснять, что телеграмма срочная и отправить ее надо немедленно и, не увидев отклика на каменном лице дамы, уже готов был со вздохом отвернуться, когда сзади кто-то спросил: «Не могу ли я вас выручить?». Кларксон повернул голову и увидел молодого человека с открыткой в руке. А именно — Билла Харди.
Билл зашел на почту, потому что, вернувшись в «Жука и Клен» нашел телеграмму от Алджи, гласившую:
Возвращайся немедленно. Жизненно необходимо сообщить грандиознейший замысел. Бросай все, садись на первый же поезд. Телеграфируй время приезда.
и собирался потратить несколько шиллингов на телеграмму Алджи с советом не быть ослом. Удивительную глупость предложил друг: покинуть место, где в любой момент можно встретить его сестру Джейн и насладиться ее дивной беседой.
Придя на почту и обнаружив, что телеграфное окошко занял мужчина в котелке, Билл, чтобы скоротать время, принялся рассматривать открытки на противоположной стене и обнаружил среди них цветное изображение Эшби-холла. Поначалу он содрогнулся, как всякий, впервые увидевший это здание. Хотя Джейн и предупреждала его, Билл не думал узреть нечто настолько чудовищное. Очевидно, зодчий возводил Эшби-холл в состоянии сильного опьянения, что нередко случалось с зодчими в веселые дни Регентства.
Однако, при всем своем уродстве, это был дом, в котором живет любимая девушка, и чувства понуждали купить открытку. Стоила она дешево и как раз влезала в карман пиджака у сердца. Билл взял ее и стал искать, кому бы заплатить, когда понял, что у телеграфного окошка происходит какая-то заминка. Он прислушался и вскоре разгадал причину затруднений.
Как правило, влюбившись, человек первым делом ищет, кого бы облагодетельствовать, и Билл не стал исключением. После встречи с Джейн его разобрала бойскаутская любовь к ближним. Случись рядом дитя, Билл погладил бы его по головку и угостил ядовитыми леденцами, вероятно, присовокупив к ним еще пару комиксов. Подойди к нему попрошайка и пожалуйся на нехватку средств, Билл бы раскошелился, не задумываясь. Однако ни детей, ни попрошаек рядом не было, поэтому человек в котелке пришелся как нельзя кстати. Ему, насколько можно было судить, не хватало денег на телеграмму, а Билл ничего так не хотел, как поддержать и утешить.
Поэтому он спросил: «Не могу ли я выручить?», и тут же получил от Кларксона заверения, что да, может. Деньги перешли из рук в руки, пожилая дама нехотя их приняла, телеграмма отправилась по назначению, Билл отдал свою, заплатил за открытку, и Кларксон наконец получил возможность выразить ему благодарность. Благодарил он долго, потому что растрогался до глубины души. И вот, когда они стояли рядом, а Кларксон с жаром изливал признательность в левое ухо Билла, вошел Уэнделл Стикни со своим свертком.
Быть может, коллекционирование французских пресс-папье как-то влияет на нервную систему, отнимая столь необходимого преступнику хладнокровие. Так это или нет, но Уэнделл был начисто лишен качеств, отличающих хорошего жулика. Если Генри нимало не смутил предложенный черный замысел, если Келли оставалась спокойна и весела, то мистер Стикни с самого начала чувствовал себя так, будто десятки пауков бегают туда-сюда по его спинному хребту. Единственно, что поддерживало Уэнделла — мысль о том, каким украшением коллекции станет это сокровище, если удастся переправить его в Нью-Йорк.