— Разбудил? — произнес он.
— Нет, я не спала. Вам что, аспирину или чего-то такого?
Судя по виду, аспирин бы Уэнделлу не помешал.
— Тетя Келли, — сказал он. — Он здесь!
— Кто?
— Человек, с которым Кларксон говорил на почте. Крадется по газону. Я видел его из окна.
— Вам, наверное, почудилось. Что ему здесь делать? Скорее всего, это сова.
Если Уэнделл не приплясывал от досады, то явно лишь потому, что не мог вспомнить ни одного па.
— Какая там сова! Я отчетливо видел лицо в лунном свете.
— Не шутите?
— Разумеется, нет.
— Это точно он?
— Я не мог ошибиться. Он стоял на лужайке, и… Куда вы?
— На улицу, — коротко ответила Келли. — Пора разобраться с этим типом. Нехорошо смотреть на вас в баре — да сколько влезет, никто ему запретить не может, но если он думает, что можно разгуливать по частным газонам, как у себя дома, то я ему сейчас живо мозги вправлю. Можно подумать, тут табличка: «Место для пикников». Дайте кочергу.
— Умоляю, осторожнее.
— Обо мне не беспокойтесь. Это у него сейчас ухо будет, как цветная капуста.
3
Десятый час утра застал Генри за завтраком, в размышлении над письмами, пришедшим с утренней почтой. Размышленья его были нерадостны. Особенно удручало одно письмо. Дафф и Троттер уведомляли, что не получили ответа на просьбу урегулировать задолженность и с большим сожалением вынуждены предпринять шаги. Генри мрачно раздумывал, какой смысл поставщики деликатесов и вин вкладывают в слово «шаги» — не поступят же они с ним, как с Алджи — когда вошла Келли.
— Доброе утро, Хэнк.
— Доброе утро, Келли.
— У вас невеселый вид. Что-то стряслось?
Есть вещи, о которых положено молчать. Генри любил эту женщину, но даже ей не готов был явить коршунов, терзавших его грудь.
— Так, кой-какие досадные письма, — сказал он. — Да и вы что-то не блещете весельем.
— Просто тоже беспокоюсь. У вас тут привидение в хозяйстве есть?
— Не встречал. А что?
— Вчера, после того, как мы расстались, ко мне пришел Уэнделл, весь трясется. Говорит, что видел человека на лужайке. И не просто человека, а того самого, который нехорошо смотрел на него в баре. Я вышла с кочергой и, конечно, никого там не обнаружила. Я подумала было, что это фамильное привидение, но, раз вы говорите, что тут таких не водится, значит, ему от напряжения начало мерещиться всякое разное.
— Плохо дело.
— Хуже некуда. Теодору тоже, бывало, мерещилось невесть что, а такие вещи бывают в роду. Знаете, отчего это у него, я думаю?
— Отчего?
— Он выгнал Кларенса и мучается, что теперь Лоретта ему кого-нибудь подсунет. Сегодня же поеду в Лондон и найду Уэнделлу нового камердинера. Сяду на вечерний поезд и остановлюсь в отеле, чтобы вечером пойти на шоу. Хотите со мной?
— Охотно бы, да я обещал встретиться с викарием насчет школьного пикника.
— Отложите на потом.
— Уже два раза откладывал. Больше нельзя.
— Жалко. Здорово было бы поехать вместе. Ладно, такова жизнь. Насчет Уэнделла. Обидно до слез, что это портит ему визит. Ему так здесь нравится. Он просто бредит вашим домом.
Генри вздрогнул.
— Эшби-холлом?
— Ага. Так мне и сказал. Только подумать, говорит, что все его предки жили здесь сотни лет. По виду не скажешь, но вообще-то он жуткий романтик.
Генри не верил своему счастью.
— Ему правда нравится это архитектурное чудовище?
— Дом его мечты.
— Вот и купил бы его.
Келли изумилась.
— Но вы же не продадите?
— Еще как продам!
— Но мне казалось, что вы, поместные землевладельцы, или как это называется, скорее умрете, чем расстанетесь со старым домом.
— Я — нет. Мне нужны деньги.
— Всем нужны.
— И я объясню, почему. Будь у меня хорошенькая кругленькая сумма, я попросил бы вас выйти за меня замуж.
— Что?!
— Я сказал.
— Ну, Хэнк Параден, ты убил меня наповал. Ты правда хочешь на мне жениться?
— Больше всего на свете.
— Удивительное совпадение. Только вчера, когда мы болтали под луной, я подумала, как здорово было бы выйти за тебя замуж.
Человеку, сидящему за столом, трудно стремительно вскочить, но Генри, опрокинув стул, справился с этой задачей.
— Келли!
— У меня это с самого первого дня, как мы познакомились.
— Не верю!
— Что тебя удивляет?
— Ты такая замечательная!
— Ты — тоже.
— Я? Я — пустое место. Стареющий Алджи.
— Кто такой Алджи?
— Мой племянник. Лодырь и дармоед. Я тоже. Я не достоин поцеловать как это называется твоего платья.
— Если это все, что ты хочешь поцеловать… — сказала Келли. — А вот это ты должен будешь делать каждую минуту, если не чаще, — добавила она, по прошествии некоторого времени.
Генри по-прежнему сомневался.
— Ты уверена, что не совершаешь ошибку?
— Еще как уверена.
— Если Стикни не купит дом, нам придется худо.
— Ну и что?
— Тебя это не заботит?
— Я только рада. По-моему, люди, которые женятся практически без денег, самые счастливые. Когда бедному человеку удается выкроить хоть немного, он веселится от души. Богатым все скоро приедается, и любовь угасает.
Этого Генри вынести не смог. Он не хотел бы противоречить ей даже в такой мелочи, но тут она перегнула палку.
— Нет, — твердо сказал он. — Моя любовь к тебе не угасла бы, даже будь у меня миллион.
— Могла бы угаснуть.
— Нет.
— Я просто сказала, что могла бы.
— Не могла бы.
— Ладно, — уступила Келли, — я просто говорю, что куда приятнее считать каждый цент, и ездить в Лондон на ланч и утренний спектакль в твой или мой день рожденья, а мне самой шить себе платья, чем… чем…