Продолжая держать его руку, я нанес несколько ударов в голову. Но демон вырвался и осыпал меня ответными ударами. В отличие от тех, что мы убили с Ильичом, этот был значительно сильнее. По всей видимости, Пастырь уделял внимание не только молитве.
Между нами завязалась ожесточенная борьба. Ошметки склизкой бородавчатой кожи сыпались на пасторскую одежду, от зловония разлагающейся плоти сжались бронхи.
Но механизм лифта действовал по собственному плану: он доставил нас на заданный этаж и раскрыл двери. Мы клубком выкатились из кабины лифта. И тут как-то получилось, что демон придавил меня своей тушей к полу, а моя шея оказалась точно на пороге лифта. Да-да, на траектории, по которой движутся двери. Я во всех красках ощутил, что чувствует водитель машины, заглохнувшей на переезде, в преддверие приближающегося поезда.
Двери лифта дрогнули и начали закрываться. Я попытался сбросить с себя оборотня, но он навалился на меня словно бетонная плита. Вонючая слюна капала мне на лицо, из порезанной руки хлестала кровь, но мне было не до этого: двери лифта неминуемо приближались к моей шее, и если кто-нибудь вызовет лифт — велика вероятность остаться без головы.
Вдруг раздался хлопок. В тот же миг голова демона взорвалась, словно арбуз. Из отвратительного обрубка шеи во все стороны брызгала кровь.
Освободившимися руками я разжал двери лифта, и, наконец, скинул обезглавленную тушу Пастора.
Куски мозга и кровь залепили мои глаза.
— Черт, черт, — истерично причитал я, очищаясь от всей этой гадости. Кое-как протерев глаза, я увидел ее…Анну. Я сразу ее узнал: стройная, хорошо сложенная светловолосая девушка с ямочками на щеках и подбородке… напряженно целящаяся в меня.
— Матвей? — спросила она чуть дрогнувшим голосом.
— Анна?
— Еще чуть-чуть и могло быть слишком поздно, — строго сказала она, опуская пистолет, — почему ты отступил от плана?
— Я…
Тут мы услышали шаги на лестнице.
— Ладно, — прошипела Анна, — потом объяснишь. Уходим.
Мы сели в окровавленный лифт и поехали вниз. Пока ехали, Анна быстрыми, ловкими движениями вытащила ремень из моих джинсов (в другой ситуации я бы это непременно оценил) и перетянула порезанную руку, затем скинула с себя куртку защитного цвета и приказала надеть.
— А ничего, что размерчик…
— Ничего, напяливай как хочешь, а то вон весь в крови…
Лифт остановился.
Удерживая кнопку блокировки дверей одной рукой, другой — она достала из кармана влажную салфетку и протерла мое измазанное лицо, но я чувствовал, что оно все еще стянуто от подсыхающей крови.
— Эй, что там происходит? Есть кто в лифте? — раздалось снаружи.
— Будь послушным мальчиком, — сказала мне Анна и вдруг впилась в мои губы. Ошеломленный этим странным поступком, я все же заметил, что она отпустила кнопку блокировки.
Когда двери открылись, нетерпеливый гражданин увидел увлеченно целующуюся парочку (голова Анны закрывала мое окровавленное лицо), просто влюбленную парочку, которая, не разрывая объятий и поцелуя, вывалилась из лифта.
— Безобразие, невтерпеж что ли? А лифт чем вымазали?
Миновав потенциально бдительного жильца, мы кинулись к выходу. В идеально чистом парадном, которому больше подошло бы пафосное название «вестибюль», к нашему счастью, стоял холодильник с напитками: газировка, холодный чай, соки, минералка. Пока я искал взглядом щель для монет, Анна просто дернула дверцу, и она просто открылась. Анна схватила бутылку с водой и вылила всю мне на голову. Надо думать, кровь все-таки смылась.
Анна повела меня какими-то переулками между шарообразными домами. Я отметил, что она прекрасно вписывается в окружающую обстановку — штаны — хаки, обтягивающая майка — хаки. Прямо-таки девушка — комбат, красотка из боевика. Она шла так целеустремленно, так решительно, словно прожила в этой реальности всю жизнь, длинный хвост золотистых волос покачивался в такт бедрам.
— Как ты нашла меня?
— Еще бы не найти! Твои сигналы перекрывали все волны в радиусе пятидесяти километров.
— Сигналы? Но я не посылал никакие сигналы…
— Это тебе так кажется. Ты — сильный сенсор, но опыта у тебя…! А я сенсор так себе, посредственный. Но опыт плюс посредственность — уже мощно. Мир держится на посредственностях — и наш, и любой другой.
Я тактично промолчал.
— И какого хрена ты действовал в одиночку?!