Мы вошли в кухню, где хозяйка уже гремела посудой. По телевизору показывали новости:
«Вчера ночью в одном из домов на улице Труда произошло страшное убийство… Очевидцы утверждают, что видели молодых мужчину и женщину…»
«Я не успел разглядеть их лица. Они целовались…»
«Камеры наблюдения зафиксировали…»
Я больше не слышал слов, я видел на экране себя и Анну и я видел, что Грета тоже это видит. Миска с будущим омлетом выпала у нее из рук, и без того большие глаза стали просто огромными.
— Вы… вы… — с трудом выговорила она, указывая в телевизор.
— Значит так, деточка, — прорычала Анна, подходя к Грете вплотную, — Тот человек был очень плохим и очень опасным, тебе мы не сделаем ничего плохого. Но если ты додумаешься хоть кому-нибудь рассказать о нас, я лично укокошу, и тебя, и твоего сыночка!
Грета побелела, как лист бумаги.
— Я буду молчать, буду молчать… — прошептала она, мне стало ее жалко и показалось, что Анна перегнула палку.
— Приглядывай за ней, пока меня нет, и следи за ноутом. — приказала Анна и направилась к входной двери.
— Стой, подожди, — крикнул я вслед, — одной небезопасно! Я пойду с тобой.
И снова она одарила меня снисходительным взглядом.
— Это вдвоем разгуливать небезопасно, когда вся полиция ищет кровожадную влюбленную парочку.
— Но если что-то…
— На случай «если что-то» у меня есть вот это, — Анна отвернула воротничок униформы, я увидел малюсенькую камеру, — Она выведена на ноут, так что ты можешь следить за всеми моими перемещениями. Да, у меня, кстати, есть местный мобильник. Грета одолжила мне свой старый, так что звони, если что. Думаю, она разрешит тебе воспользоваться ее телефоном. Здесь с этим просто дурдом: телефоны приобретаются строго по паспортам, и все разговоры прослушиваются.
«Смелая и упрямая женщина, — подумал я закрывая за ней дверь, — слишком смелая и слишком упрямая. Таких все больше в нашем мире. Что тогда остается мужчинам? Только мельчать».
Грета позвала меня завтракать. Девушка, заботливо подкармливающая убийцу. Неужели она действительно настолько наивна? Или еда отравлена? От яичницы я на всякий случай отказался: мало ли что. Сам сварил себе пару яиц и отрезал кусок колбасы.
— Вы готовите восстание? — вдруг спросила Грета.
Если честно, я ожидал разных вопросов, но только не этот.
— Нет, что ты, с чего ты это взяла?
— Вы приехали из другой страны, вы убиваете людей. Все иностранцы завидуют нашему благополучию и хотят устроить переворот.
Железная логика.
— Нет, мы не хотим делать переворот, мы просто пытаемся остановить страшное преступление. Мы — агенты, секретные агенты. И не сердись на Анну, она не обидит тебя, просто она на нервах — от нас зависят ваши жизни, жизни миллиардов…
Я включил ноутбук, с помощью которого мог отслеживать перемещения Анны.
— А ты в курсе, что все напитки у вас нашпигованы транквилизаторами? — задал я Грете каверзный вопрос в свою очередь.
— Я слышала об этом, — ответила она с удивительным спокойствием, — мой муж тоже так считал. Но если и так, не думаю, что это плохо. Они делают людей спокойными, умиротворенными.
— … и послушными, как стадо овец, — закончил я.
Грета промолчала. Я видел, что разговоры о политике ей неприятны.
— А где сейчас твой муж? — попробовал я перевести тему, отметив, что слово «муж» вызвало еле заметное скрежетание где-то внутри.
— Не знаю. Он был не совсем… не совсем таким, как все. Ему не нравились наши законы, наше государство. Он все время рассуждал и критиковал власть, даже самого Правителя, — добавила Грета шепотом, — А потом связался с плохой компанией. Они называли себя «Оппозиция»…
— И ты ушла от него?
— Нет, он просто пропал. Уже три года прошло.
Вместе с сочувствием я испытал что-то вроде облегчения.
Я посмотрел на экран ноутбука: Анна поднималась по эскалатору. Пока все идет по плану.
Из комнаты донесся крик, напоминающий мычание. Грета вскочила.
— Яша проснулся. Надо его купать.
— Если хочешь, я помогу, — неожиданно для самого себя предложил я. Грета удивленно посмотрела на меня и просто кивнула головой.
Заходя в комнату, где лежал ее сын, я заранее морально настраивался, так как если честно, испытываю неоднозначные чувства к людям с ограниченными возможностями. Для меня их лучше вообще не замечать или делать вид, что не замечаешь. Может потому, что чужие болезни и немощь неприятно напоминают о собственной уязвимости и невечности.