Вдруг с парохода сошел человек, похожий на нашего Петра, как брат родной. На нем были заплатанные штаны и опорки. Он легко взял под мышки два куска чугуна и пошел на пароход. И тут я вспомнил, что первый раз Петр пришел к нам в чайную вот в таких же заплатанных штанах. Неужели это он? Когда человек опять показался на деревянном мостике, я вскрикнул и побежал к нему. Конечно, это был Петр!
— Митя?! — удивился он. — Ты что тут делаешь? Бычков ловишь?
Я признался, что убежал из дому. Лицо Петра посуровело.
— Да ты спятил? — сердито сказал он. — Так с тех пор и не возвращался? Ну, брат, это не дело. Сейчас же иди домой!
Тогда я стал просить Петра, чтобы он взял меня с собой.
Он развел руками.
— Куда же я тебя возьму? Я, брат, уезжаю. Вот погрузим эти чушки — и отчалим. В Турцию поплыву, к магометанам. Хуже не будет.
— Ну и я в Турцию! Хуже не будет! Петр усмехнулся.
— Хватил! Пойми, глупенький, что я сбился с пути, пошел в бродяги, в алкоголики.
— Ну и я пойду в бродяги, в алкоголики! — соглашался я на все, лишь бы не расставаться с Петром.
Толстый турок что-то крикнул.
— Ладно, — сказал ему Петр. — Успеем. За мной не пропадет.
Он опять взял две чушки и понес.
И, сколько я потом ни просил, он говорил только одно:
— Иди домой! Домой иди, Митя!
НА ТУРЕЦКОМ ПАРОХОДЕ
Улучив момент, я незаметно пробрался по деревянному мостику на пароход и спрятался под серым брезентом, который валялся на полу. Но там совсем нечем было дышать. И, кроме того, близко топали ногами — того и гляди, наступят прямо на голову. Я выполз из-под брезента и потянул за ручку какую-то дверку. Дверка открылась, и я увидел чулан. В нем стоял заржавленный якорь, валялись топоры, ведра, всякий хлам. Я шмыгнул в чулан, залез в какой-то ящик, скорчился в нем и закрылся сверху дырявым мешком.
Я лежал так долго, что у меня занемели ноги. Вдруг подо мной часто-часто застучало. Ящик стал дрожать. Что-то тяжко загудело, как гудит на заводе, только совсем от меня близко. Вслед за тем снаружи затарахтело и заскрежетало. Голос, похожий на голос толстого турка, кричал и кричал, а ему отвечали другие голоса: «Баши-стюне, каптан!»[6]
Наконец все стихло, кроме частого стука внизу. Я вылез из ящика и заглянул в щелочку. На полу, поджав ноги, кружком сидели турки и ели брынзу. И Петр сидел с ними и тоже ел брынзу. На Петре была старая помятая феска с кисточкой. Значит, верно, что Петр переделался в турка.
До сих пор я голода не чувствовал, а тут, как увидел сыр, то так захотел есть, что хоть выходи из чулана и садись с турками в кружок. Я с трудом оторвался от щелочки и опять залез в ящик.
Но долго там оставаться не мог — так есть хотелось. Заглянув вновь в щелочку, я сыра уже не увидел. Вместо сыра посредине кружка стоял стеклянный кувшин с водой и дымом внутри. От кувшина тянулись в разные стороны желтые резиновые трубочки. Турки брали эти трубочки в рот, а изо рта выпускали дым. Я догадался, что это они так курят. И Петр курил с ними.
Но мне хотелось не курить, а есть. Как дать Петру знак, что я здесь? Я чуточку приоткрыл дверь. Тут кто-то затопал, и я опять юркнул в свой ящик. Только прикрылся мешком, как в чулан вошли люди. Один говорил:
— Ничего не поделаешь, капитан, я обязан посмотреть везде. Долг службы.
А другой отвечал:
— Пожальста, пожальста.
Люди топтались и что-то передвигали.
Как назло, в носу у меня защекотало, и я чихнул. И сейчас же мешок будто ветром снесло. Я увидел толстого турка и человека в фуражке с гербом и в зеленой тужурке с серебряными пуговицами.
— Это что такое? — уставился на меня человек с гербом.
А турок сказал:
— Вай! Кто биль есть?
Когда меня вытащили из чулана, Петр бросил резинку и вскочил на ноги.
— Митя… — прошептал он. — Ты как сюда попал?
Тогда толстый турок и человек с гербом стали на Петра кричать, а Петр крестился и говорил:
— Пусть ваш бог Аллах и наш бог Иисус вдвоем с меня голову снимут, если я знал! Господин надсмотрщик, это же не мой хлопчик, это хлопчик заведующего чайной-читальней. Он от родителей сбежал, а я при чем? Но человек с гербом и толстый турок продолжали кричать и даже ногами топать. Петр рассердился и тоже закричал:
— Вы, господин надсмотрщик, должны следить, чтоб не провозили контрабанду, а какая вам мальчик контрабанда?! Я вижу, у начальников мозги помутились! Эй, капитан! — подступил он к толстому турку. — Высаживай меня на берег! Не хочу больше у тебя работать! Высаживай сейчас же, а не то я переверну тут все вверх ногами!
Я посмотрел по сторонам, но берега нигде не увидел. Кругом была вода, вода и вода. Только с одной стороны тянулась вдалеке темная полоска. Как же нас высадят на эту полоску?
Надсмотрщик поговорил с толстым турком и сказал Петру уже спокойно:
— Договаривайтесь сами — не моя забота. До Керчи дойдем, а там я сойду.
Надсмотрщик с капитаном пошли дальше, а Петр куда-то сбегал и принес мне брынзы и кукурузную лепешку. Я сел в один кружок с турками, поджал, как и они, под себя ноги и все съел. Петр принес мне глиняную чашечку и сказал:
— Раз ты уже турок, то пей кофий.
Кофе был горький-горький, но я, чтоб никого не обидеть, выпил всю чашку до дна.
Только после этого я огляделся как следует. Море было такое большое, что больше его, наверное, ничего не было на свете. И везде, куда ни посмотришь, шипела пена, будто там все время стирали белье с мылом. Пароход наш то опускался вниз, то поднимался вверх. А за нами летели и летели большие белые птицы и что-то нам кричали вслед.
— Петр, зачем они кричат? — спросил я.
— А есть просят. Это чайки, они всегда за пароходами гоняются. На вот чурек, покорми их.
Я разломил лепешку на маленькие кусочки и бросил в воду. Чайки обрадовались, спустились к воде и повыхватывали кусочки из самой пены. Потом они опять погнались за пароходом, но у меня больше ничего не было.
По узенькой крутой лесенке мы с Петром спустились вниз и там все осмотрели.
— Вот это кубрик, — сказал Петр, когда мы вошли в комнату с круглым окном над самой водой и койками одна над другой.
На койках лежали смуглые мужчины. Я почему-то думал, что турки и спят сидя, но они спали, как все люди.
Затем мы заглянули в помещение, где топилась огромная печка и крутился железный, будто изломанный, вал. Кто-то, весь черный и огненный, бросал в печку лопатой уголь. От раскаленного угля все помещение было красное, а жаром несло так, что я чуть не задохнулся.
Когда мы выскочили оттуда, я сказал:
— Он на черта похож, правда?
— Нет, — ответил Петр, — на черта похож хозяин парохода, вот тот толстый турок, а это обыкновенный человек, только он еще при жизни в ад попал.
Мы обошли весь пароход, и Петр мне объяснил, где корма, а где нос, что такое камбуз и что такое штур-вал4 зачем на пароходе мачта и зачем якорь. Место, где
ходил толстый турок, называлось мостиком, а настоящий мостик, по которому поднимаются на пароход, называется сходнями или еще трапом. И чулан мой был не чулан, а шкиперская. Вал же с огромными железными руками, которые его крутили, — это машина.