Лишь в самые последние десятилетия, когда стали очевидными естественные пределы индустриальной экспансии, идея прогресса стала предметом сомнений и на самом Западе. Лидер Социнтерна Вилли Брандт писал: «Возможности, идеал и условия того, что мы по традиции называем „прогрессом“, претерпели глубокие модификации, превратившись в объект политических разногласий. Прогресс — в технической, экономической и социальной областях — и социальная политика все чаще и чаще оказываются не только в состоянии конкуренции друг с другом, но даже в оппозиции» [8].
Однако голос европейской «старой» социал-демократии был заглушён жестким идеологическим дискурсом неолиберализма. Проблема возвращается в гораздо более радикальной форме сегодня, в преддверии постиндустриального «общества знания», когда требованием прогресса объявлена глобализация под эгидой США. Она настолько явно угрожает самому существованию множества народов и их самобытных культур, что порождает оппозицию также постмодернистского типа, с необычной конфигурацией — как общее движение левых, правых и националистов.
Игнорировать эту сторону дела неразумно, на нее указали сами американские социологи уже в начале разработки концепции «общества знания». У. Дайзард писал: «Наступающий информационный век существенно осложняет процессы модернизации. Даже прежние ограниченные по своим возможностям коммуникационные каналы очень скоро распространили по миру философию модернизации. Новые же коммуникационные и информационные машины в колоссальной степени ускоряют этот процесс. Развивающаяся по всему миру высокотехнологичная информационная сеть несет на себе отпечаток американского стиля, проявляющегося и в информации, которая передается по ней» [108, с. 350].
Тот факт, что прогресс в распространении структур и институтов «общества знания» в рамках нынешней доктрины глобализации объективно несет в себе угрозу американизации национальных культур, говорит о наличии фундаментального социального противоречия именно глобального масштаба. Это — один из важных срезов социологии «общества знания».
Доводы, которыми апологеты неолиберальной глобализации пытаются смягчить эти опасения, нельзя признать убедительными. Г. Кан пишет, например: «Поскольку сегодня существует много доиндустриальных и индустриальных стран, то вполне может быть, что появится много и постиндустриальных государств, и не обязательно это будет огромная единая космополитическая культура. Более того, движение в сторону постиндустриализма будет происходить в разных местах и различными темпами, но по крайней мере 90 % населения уже сегодня живет в странах, развивающихся в этом направлении» [121, с. 172].
Во-первых, Кан не отрицает угрозы культурной униформизации мира в рамках нынешней волны глобализации, он лишь предполагает, что «не обязательно это будет огромная единая космополитическая культура». Разумеется, не обязательно! Инстинкт самосохранения, хотя и слабый, действует и у человека как вида, следовательно, люди будут бороться против лишения экосистемы человечества необходимого для жизни разнообразия культур. Вторая часть утверждения Кана как раз звучит угрожающе. Да, «в странах, развивающихся в этом направлении» живет 90 % населения, но это вовсе не значит, что все эти 90 % будут «приняты» в постиндустриальное общество.
За последние двадцать лет реализации доктрины глобализации стало очевидно, что новые технологические уклады возникают в странах периферии в виде анклавов — при архаизации труда и быта окружающего их большинства населения. Глобализация воспроизводит повсеместно структуру «центр — периферия». Чем беднее страна, тем разительнее оказывается разрыв в укладах анклавов «общества знания» и периферии — до такой степени, что в мире возникают обширные зоны, где проживают «общности, которые нет смысла эксплуатировать». Таким образом, целые общности людей исключаются даже из «внешнего пролетариата» метрополии. Какое будущее их ждет, хорошо изобразил Жак Аттали [52].
Идея неограниченного господства над природой и доктрина экспансии западного «общества знания» в форме глобализации с образованием не связанной с национальными государствами метрополии «золотого миллиарда» — технократическая утопия, грозящая катастрофическими последствиями прежде всего для самой западной цивилизации, как уже полностью зависимой от новой информационной системы. Угроза фундаментальна, поскольку в самой современной науке и порожденной ею идеологии коренится эта утопия, скрывающая глубокий нигилизм. Здесь — центральная тема социологии «общества знания».
Американский философ X. Сколимовски писал: «Растущее осознание того, что западная цивилизация может быть разрушена, заставляет нас искать прежде игнорируемые причины и взаимосвязи. В феномене техники мы обнаруживаем пункт центральный: здесь сходятся многие пути. В этом схождении вырисовываются основные очертания той структуры, через которую проявляется наша цивилизация. Пути, сходящиеся в технике, включают такие понятия, как „прогресс“, „природа“, „открытие“, „рациональность“, „эффективность“. Философия техники является, таким образом, философией нашей культуры. Это философия человека в цивилизации, увидевшей себя в тупике, которой угрожают излишняя специализация, раздробленность и распыленность и которая осознает, что избрала ложный язык для своего общения с природой» [221, с. 242].
Уже на заре Научной революции первые объединения ученых осознавали себя как неявную политическую силу. Одно из первых таких объединений они назвали «невидимой коллегией» — по аналогии с коллегиями советников при властителях германских городов, неофициальными, но очень влиятельными органами[49]. Позже научное сообщество стало крупной социальной группой со своими интересами и специфическими способами политического действия. «Научное священничество» стало даже массовой профессией, составляя уже существенную долю населения.
История дала нам очень хорошо изученный и прямо относящийся к нашей теме случай — Великую Французскую революцию. Она разрушила Старый Порядок (эти слова даже писали с большой буквы, чтобы подчеркнуть цивилизационный масштаб этой революции, которая действительно изменила все жизнеустройство). Общепризнанно, что эта революция следовала грандиозному проекту, который вызревал в течение полувека и вытекал из философского и научного течения, которое было названо Просвещением.
Как же вызревал тот проект и в чем выразился? В том, что группа видных деятелей культуры и науки Франции в течение длительного времени целенаправленно и систематически описывала все главные устои Старого Порядка и убеждала общество в том, что эти устои негодны и должны быть сломаны. Английский историк Э. Берк, который наблюдал революцию и написал о ней первую большую книгу, отмечал: «Вместе с денежным капиталом вырос новый класс людей, с кем этот капитал очень скоро сформировал тесный союз, я имею в виду политических писателей. Немалый вклад внесли сюда академики Франции, а затем и энциклопедисты, принадлежащие к обществу этих джентльменов».
На примере энциклопедистов хорошо видно, как вынашивался проект. Небольшая группа видных ученых, соединившись вокруг Дидро и Д'Аламбера, в течение 20 лет (до 1772 г.) выпускала «Энциклопедию», соединив в ней современные знания. Но главный замысел был в том, что каждый научный вопрос излагался так, чтобы доказать негодность Старого Порядка. В 1758 г. Генеральный Совет Франции принял даже специальное постановление об энциклопедистах: «С большой горечью мы вынуждены сказать это; нечего скрывать от себя, что имеется определенная программа, что составилось общество для поддержания материализма, уничтожения религии, внушения неповиновения и порчи нравов». Энциклопедия выходила легально, но был организован и «самиздат», в том числе за рубежом.
49
Один из творцов Научной революции Роберт Бойль в 1656 г. переехал в Оксфорд и вошел в круг ученых, поддерживавших новые идеи в науке. Сложившийся таким образом кружок стал именоваться «невидимой коллегией». В 1660 г. ее члены составили памятную записку об учреждении коллегии для развития физико-математических экспериментальных наук. Они стали открыто собираться на еженедельные заседания в Лондоне и Оксфорде для обсуждения научных вопросов. Вскоре их сообщество получило столь широкую известность, что король Карл II указом от 15 июля 1662 года дал ему название Королевского общества.