Другие характерные свойства научной деятельности, которые позволяют ученым расходиться в их экспертных суждениях, это привлечение неявного знания, которое трудно формализовать и подвергнуть логическому анализу; это трудности согласования понятий и предположений, из которых исходят разные эксперты, то есть различия когнитивных структур, для выявления которых у экспертов обычно нет времени; это и выбор различных моделей, сопряженный с неустранимой неопределенностью.
Таким образом, реально присущие научной практике и научному методу свойства — опираться на предположения, модели и неявное знание, — создают для участвующего в идеологических и политических дебатах ученого широкую область неопределенности, в которой он может вполне честно маневрировать в соответствии со своими идеологическими предпочтениями.
Глава 8
Черты знания, формирующего институциональные матрицы индустриального общества
«Общество знания» — понятие идеологическое. Как и многие другие подобные понятия, оно является условным, претендующим на то, чтобы обозначить некоторое необычное, присущее только Западу (и только в конкретный исторический период), качество. Другими подобными понятиями являются «рыночная экономика», «гражданское общество», «демократия», «иудео-христианская цивилизация» и т. п.
В действительности любая человеческая общность, с самого начала существования человека как вида, является «обществом знания». Знание в его общественной форме со-знания есть признак, конституирующий человека разумного. Сознание возникло у человека скачкообразно, по историческим меркам моментально — человек был буквально сотворен. Его пребывание в состоянии «человека-зверя» было столь кратковременным, что считать его особым историческим этапом нельзя. В историческом масштабе времени первобытного стада как типа общности не существовало.
Умозрительное представление о «человеческом стаде» и «человеке-звере», принятое в истмате и перешедшее из него в советское обществоведение, следует считать ошибочным, оно не подтверждается данными антропологии. Американский лингвист, философ и антрополог Ф. Боас в одной из важнейших своих работ «Ум первобытного человека» (1911) показал, что между интеллектуальными возможностями цивилизованного человека и «дикаря» нет значимых различий — ум первобытного человека был столь же совершенной машиной, что и сегодня [236, с. 257].
Первобытный человек, собиратель и охотник, не испытывал «скудости средств существования», он жил в обстановке изобилия, поскольку еще не имел развитых социально обусловленных («престижных») потребностей. Поэтому у человека оставалось много времени для созерцания, размышления и общения. И люди сразу стали сплачиваться в общности по культурному родству, а ключевым элементом культуры с самого начала были коллективные представления о мире — знание. В определенном смысле первобытное общество было в большей степени «обществом знания», чем современное.
К. Леви-Стросс считал, что мифологическое мышление древних основано на тех же интеллектуальных операциях, что и наука («Неолитический человек был наследником долгой научной традиции»). Первобытный человек оперирует множеством абстрактных понятий, применяет к явлениям природы сложную классификацию, включающую сотни видов. В «Структурной антропологии» Леви-Стросс показывает, что первобытные религиозные верования представляли собой сильное интеллектуальное орудие освоения мира человеком, сравнимое с позитивной наукой. Он пишет: «Разница здесь не столько в качестве логических операций, сколько в самой природе явлений, подвергаемых логическому анализу… Прогресс произошел не в мышлении, а в том мире, в котором жило человечество» [120][57].
Таким образом, познавательную ценность термин «общество знания» приобретет лишь в том случае, если мы интерпретируем его как обозначение объекта, ограниченного во времени и пространстве, выделив специфические черты этого объекта. Разумно ввести такое ограничение: под «обществом знания» будем понимать современный этап развития индустриального общества, возникшего в XVI–XVIII веках в Западной Европе в ходе череды революций — Реформации, Научной, Индустриальной и Буржуазной.
Западное общество Нового времени (модерн) возникло как единое целое, и одним из столпов, на которых оно стояло, был новый тип знания, познания и мышления — «европейская» наука. Можно также сказать, что наука была одной из ипостасей этого общества, так как она «пропитывала» все его поры. Не случайно свой фундаментальный труд, в котором описана духовная, культурная основа современного капитализма, — «Протестантская этика и дух капитализма» — Макс Вебер начинает с вопроса: какое сцепление обстоятельств привело к тому, что только в Западной Европе возникло такое явление культуры, как наука [86, с. 44]?
Карл Мангейм, один из основателей социологии знания, утверждал в 1929 г., что сама научная методология была побочным продуктом мировоззрения поднимающейся буржуазии. Это не значит, что наука как особый тип познавательной деятельности и системы знаний в принципе носит классовый характер, хотя подобные утверждения делались в ходе идеологической борьбы[58]. На деле наука, зародившись на Западе в ходе становления буржуазного общества, была воспринята «незападными» обществами и культурами, стала общемировым явлением.
Что же касается всего периода существования современного Запада, то примем как постулат, что наука входит в число его необходимых институциональных матриц. Как пишет философ-неолиберал Г. Радницки, «основаниями свободной жизни являются конституционное государство, капиталистическая рыночная экономика и автономная наука» [35]. С этой формулой соглашались и советские философы[59].
Современный кризис индустриализма побудил к анализу этой формулы неолиберализма, унаследованной от Просвещения, и показал, что никаких причинно-следственных связей между свободой и рыночной экономикой нет. Грей пишет об этом: «Вопреки неоконсервативным мессианским идеям „демократического капитализма“, нет никаких оснований считать, что сочетание рыночных институтов с политической демократией, особенно в англо-американских формах, носит сколько-нибудь универсальный характер. В Китае и, возможно, в некоторых частях постсоветского мира, рыночные институты могут в течение многих поколений успешно сосуществовать с недемократическими режимами. Однако это возможно только в том случае, если они не будут противоречить культурным традициям тех, кто их практикует» [103, с. 114–115].
Привязка науки и демократии к капиталистической рыночной экономике — идеологическая установка, не имеющая рационального основания. На это указывал уже Вебер, обсуждая доктрину кадетов во время первой русской революции (1906 г.): «Было бы в высшей степени смешным приписывать сегодняшнему высокоразвитому капитализму, как он импортируется теперь в Россию и существует в Америке… избирательное сродство с „демократией“ или вовсе со „свободой“ (в каком бы то ни было смысле слова)».
Этот момент надо учитывать при трансплантации структур западного «общества знания» в Россию. Чем «чище» будет трансплантируемая ткань от ненужных чужеродных компонентов, тем меньше будет отторжение и воспаление собственных тканей реципиента. Наука возникла в специфической культуре Запада вместе с современным капитализмом, однако преобразовалась в мощный самостоятельный организм с большой способностью к адаптации в разных культурных условиях.
Примем, следовательно, что объект нашего обсуждения — «общество знания» — возник в тот период, когда в систему знания был включен и в ней институционализировался новый элемент, новый тип знания, современная наука.
Этот тип знания не был продуктом эволюции предшествующих типов эрудированного знания (натурфилософии), а возник в ходе Научной революции. Не вдаваясь в историю этой важнейшей культурной мутации, отметим, что в ходе этой революции возникло знание, автономное от этических ценностей, лишенное связи с проблемой Добра и Зла. Знание стало объективным и беспристрастным. Произошло размежевание с религиозным познанием мира. Научное знание отказалось от претензии определять, что хорошо и что плохо.
57
Исследователь мифологии О. М. Фрейденберг отметила в своих лекциях в Ленинградском университете (1939/1940 г.): «Нет такой ранней поры, когда человечество питалось бы обрывками или отдельными кусками представлений… Как в области материальной, так и в общественной и духовной первобытный человек с самого начала системен» [285, с. 265]. Эту же мысль подчеркнул В. В. Иванов (1986 г.): «Все, что мы знаем о тщательности классификации животных, растений, минералов, небесных светил у древнего и первобытного человека, согласуется с представлением о том, что идея внесения организованности („космоса“) в казалось бы неупорядоченный материал природы („хаос“) возникает чрезвычайно рано» [там же, с. 266]. Такие же взгляды выразил А. Леруа-Гуран, сказав: «Мышление африканца или древнего галла совершенно эквивалентно с моим мышлением». Ценные сведения дали и проведенные в 60-70-е годы XX века полевые исследования в племенах Западной Африки. За многие годы изучения этнологом М. Гриолем племени догонов старейшины и жрецы изложили ему принятые у них представления о мире. Это была настолько сложная и изощренная система, что при ее публикации возникли даже подозрения в мистификации.
58
Так, апеллируя к левым, критик науки Ж.-П. Сарт говорил, что «наука всегда буржуазна». В послереволюционной России некоторое время развивалась концепция «пролетарской науки» (А.А.Богданов). В 1960-1970-х гг. эти идеи дебатировались в странах «третьего мира».
59
А. П. Огурцов писал «Отнюдь не случайно то, что возникновение правового общества в Европе совпало с утверждением конкуренции как механизма рыночной экономики и с рождением науки. Нетрудно заметить явную корреляцию между победой конкуренции, утверждением нормативно-правовой регуляции общественной жизни и формированием нового типа научного дискурса, ориентирующегося на выявление закона и отождествляемого с научным открытием. Все это — моменты единого целого: нового типа цивилизации, складывающегося в европейских странах в XVII–XVIII вв.» [195].