В мемуарном очерке «Огнелюбы» А. Коптелов, например, сообщает, что «на решение бюро Крайкома писатели откликнулись быстро и по-деловому»[20]. Оперативность же и деловитость эти заключались в том, что сразу вслед за резолюцией Сибкрайкома правление Союза сибирских писателей принимает обращение ко всем членам Союза и писателям, работающим в Сибири, в котором полностью одобрялась вышеназванная резолюция и где фактически основоположник ССП вычеркивался из его рядов. Ни резолюции, ни обращению, увы, до сих пор не дано необходимой оценки.
Чем же так прогневали партийных чиновников Сибкрайкома те же, скажем, «Заметки о ремесле»? Скорее всего — нестандартным, не вмещающимся в прокрустово ложе идеологических и политических догм восприятием действительности, в частности XV съезда партии.
«Заметки» начинаются с истории замысла и процесса работы над «Щепкой». Автор вводит читателя к себе в творческую лабораторию, знакомит с методологией писательского труда, делится мыслями о нелегком своем ремесле.
«Мы живем чужими радостями и горем. Мы страдаем и радуемся за тысячи людей, которых мы сами выдумали», — говорит писатель, формулируя главную суть жизнедеятельности художника, и по-зазубрински ярко, образно это иллюстрирует, превращая публицистические заметки в эмоционально насыщенную лирическую новеллу.
Однако В. Зазубрин не ограничивается только кругом профессиональных забот, ибо прекрасно понимает, что, как никакое другое, литературное ремесло много шире узко-цехового понятия; оно, по существу, впитывает в себя всю окружающую жизнь, вне которой существовать не может. Не случайно так стремится В. Зазубрин на съезд партии. Здесь решаются судьбоносные вопросы в истории страны, народа, и он, писатель, пересоздающий своим воображением реальность, не может оставаться от них в стороне, в силу чего впечатления о XV съезде в заметках Зазубрина не кажутся чем-то инородным, как, впрочем, и рассказ о встрече с чекистом не видится чем-то вроде «чужеродной рамки». Скорее — это две стороны одной медали, называющейся социалистической действительностью.
Заметки о съезде интересны и оригинальны по исполнению. В них бьется пульс времени, ощущается горячее дыхание эпохи даже несмотря на то, что, как сетует А. Коптелов, в них «ни слова писатель не сказал о курсе на широкую коллективизацию сельского хозяйства, о наступлении социализма по всему фронту, ни слова о директивах по составлению пятилетнего плана»[21]. Этого действительно в очерке нет, возможно, потому, что подобной газетной задачи автор и не ставил, что ему важнее было показать самое атмосферу съезда, живые фигуры его участников. Это ему удалось. Углубляться же в содержание, осмысление партийного форума Зазубрин не стал намеренно. Во многом ему еще предстояло разобраться. И, как сам же автор пишет в «Заметках», — вернуться к съезду и написать о нем книгу.
~~~
Отлученный от «Сибирских огней» и ССП, В. Зазубрин переезжает в Москву, где работает сначала в Госиздате, затем редактором в основанном А. М. Горьким журнале «Колхозник». По его же, Алексея Максимовича, рекомендации В. Зазубрин в качестве делегата от московской писательской организации присутствует на Первом Всесоюзном съезде советских писателей.
Живя и работая в Москве, В. Зазубрин продолжает поддерживать, связи с Сибирью: время от времени он наезжает в Новосибирск, путешествует по Алтаю. У него складывается и начинает реализовываться замысел большого эпического полотна о сибирском крестьянстве. Писатель задумал трилогию. Написана и опубликована была только одна из книг, посвященная первым шагам коллективизации и называвшаяся «Горы». Роман «Горы» впервые был опубликован в «Новом мире» в 1933 году, а затем вышел двумя отдельными изданиями в Москве и Ленинграде. В судьбе этого произведения (и в дальнейшей судьбе самого автора) деятельное участие принял А. М. Горький, с которым после отъезда из Новосибирска сблизился Зазубрин. (О теплых, хотя и взыскательных, их отношениях свидетельствует оживленная переписка, начавшаяся в 1928 году и продолжавшаяся до самой смерти Горького.)
Действие романа «Горы» происходит в 1928 году, накануне всеобщей коллективизации. Вопрос о ликвидации кулачества как класса еще не стоит на повестке (разговор пока только о его ограничении), но уже витает в предгрозовой атмосфере. В стране зреет хлебный кризис. Товарно-денежные, рыночные отношения нэпа потихоньку сворачиваются. Набрала обороты командно-бюрократическая система управления. Креп и культ генсека, хотя он еще не гнушается выездов на места для непосредственного руководства. Одной из таких поездок была поездка в Сибирь, где сложилось особенно напряженное положение с хлебозаготовками. Постепенно сворачивается и линия на широкое использование экономических методов в кооперировании, принятая на XV съезде партии, взявшем курс на постепенную коллективизацию сельского хозяйства. Идет все большее отступление от ленинского кооперативного плана и все больше усилий тратится на попытки решить продовольственную проблему путем искусственного форсирования процесса обобществления, хотя к сплошной коллективизации большинство полуграмотных российских мужиков не было готово. Естественно, что и главным орудием скоропалительного экономического переустройства становится нажим и насилие. Приехав в 1928 году в Сибирь, Сталин в своих выступлениях делал особый акцент на усиление давления на кулака (на практике же — и на крепкого середняка тоже). Вовсю заработала 107-я статья УК РСФСР, привлекающая крестьян к суду за отказ сдать хлеб по государственным ценам…