— Мер если не примете, до Москвы дойду.
Игонин подбежал к нему, схватил за шиворот и вытолкнул на улицу.
Андрон вернулся злой. Гости пели про горькую траву.
Фис Канатич сунулся голой рожей к уху. Андрон отвернулся и громко сказал:
— Не спрашивай.
Он стукнул кулаком по столу:
— Ворон ворону глаз не выклюет.
Фис Канатич еле держался на ногах. Чтобы не упасть, обнял правой рукой хозяина, левой полез ему в бороду, задребезжал тончайшей фистулой:
Под окнами мычали коровы. Они возвращались с пастбища.
Андрон усадил старика на лавку, высвободил бороду. Лепестинья Филимоновна подала ему большой ковш медовухи. Хозяин выпил, обсосал усы и заорал:
— Лепестинья, лезь в голобец, цеди медовуху в ведра, выноси на двор! Желаю угостить в остатный раз всю свою скотину!
Гости от смеха закланялись, замотались пестрой травой по ветру.
— Жеребцу тащи катанки! Пущай Воронко в обутках по селу погуляет!
Безуглый услышал скрип ступенек крыльца, посмотрел на дверь. Он ждал людей из сельсовета, чтобы идти с ними к Мореву. В комнату вошла Меримея. Девушка тяжело дышала, глаза у нее были темны и неспокойны. Она быстро подошла к Безуглому и выпалила:
— Мы надумали сказать вам про хлеб. Морев его распрятал по разным местам.
— Кто это «мы»?
Меримея заметно порозовела:
— Мы с Тяной.
— Он чего с отцом не поделил?
Румянец неудержимо расплывался по щекам девушки:
— Он давно привержен к советской власти. Ему отец сколь разов говорил: «Тяночка, не в ту сторону тянешь».
Меримея рассказала Безуглому о всех ночных перевозках Андрона и его тайном зернохранилище в подполье. Безуглый встал, погладил Меримею по голове.
— Ну, спасибо тебе, деваха, на добром слове. Мартимьяну своему скажи, что если он за твоим хвостом только к нам тянется, тогда толк из него небольшой.
Дежурным сельисполнителем был Помольцев. Он шел по улице следом за Никитой. Мальчик свистел и скакал на одной ноге.
Ворота у Моревых были открыты настежь. В ограде Андрон держал под уздцы пьяного всхрапывающего жеребца. Малафей осторожно обувал вороного в валенки. Помольцев и Никита не видели недоросля из-за спины гостей. Гости вдруг захохотали, завизжали и шарахнулись в разные стороны. Жеребец взметнул передние ноги выше головы хозяина, прыгнул, подбросил зад и понесся в ворота, спотыкаясь в старых, стоптанных катанках. Никита увидел длинные с прожелтью зубы, огненные глаза, синие космы гривы и потерял сознание. Жеребец сбил ребенка, рванул его всей пастью за грудь и наступил ему на правую ногу. Помольцев закричал диким голосом:
— Парня задавили, гады!
Безуглый на крик выбежал из дому. Помольцев нес на руках Никиту. Отец сразу заметил, что одна нога у сына неестественно вывернута.
Жеребец от мальчика шарахнулся на зазевавшуюся желтую собачонку, затоптал ее насмерть и поскакал к коммунисту. Один катанок с передней ноги у него слетел. Он поэтому прихрамывал и мотал мордой. От него с кудахтаньем разлетались рябые куры, и, задрав хвосты, неуклюже взбрыкивали полным махом четыре теленка, бурые и лохматые, как медвежата. Безуглый, задыхаясь и бледнея, выхватил маузер. Револьвер прогремел дважды. Первая пуля пронизала у жеребца острое поротое ухо, вторая пробила лоб. Вороной упал на колени, ткнулся зубами в землю и завалился на бок. Селезенка у него громко екнула, точно в могучем брюхе лопнула крепкая, толстая жила. Над улицей повисла пыль, поднятая жеребцом, прозрачная, как дым из револьвера Безуглого.
Гости Андрона, быстро трезвея, разбежались по домам. У Безуглого под окнами стали собираться любопытные.
Никита напомнил коммунисту изломанного Федора на дне ущелья. Отец боялся прикоснуться к сыну. Ему казалось, что он холоден, как брат, погибший в Кобанде. Бабушка Анфия быстро раздела мальчика, ощупала у него голову, ребра, руки и ноги. Она обернулась к отцу, сказала:
— Перелом правой ноги выше щиколотки, на груди выкушен левый сосок, остальное все цело.