— Я полагаю, что беллетристу надо быть на съезде. Думаю, что это можно будет устроить.
Другие же очень удивлялись:
— Зачем тебе на съезд? Ты же ведь сплошная беллетристика!
Их недоумевающие взгляды ложились на мои щеки краснотой пощечины. Я сжался, замолчал и в поезде на вопросы знакомых отвечал, что еду в Москву только по делам сибирского Союза писателей.
Может быть, эти строки попадут на глаза кое-кому из работающих на местах и, может быть, они задумаются над своим отношением к писателю. Вот почему я и не боюсь обвинений в подхалимстве.
На съезде С. И. Сырцов подошел ко мне, улыбаясь.
— Вы не очень-то стесняйтесь. Пробирайтесь вперед, поближе к трибуне.
Я уже успел заметить, что вторая от трибуны ложа Коминтерна никогда не бывает занята целиком. Я нерешительно сел на один из стульев. Нечего и говорить, что мой неизменный спутник сел со мной рядом и потребовал, чтобы я немедленно вытащил записную книжку и карандаш.
Мне хотелось просто слушать, смотреть и жить одной жизнью со всей этой многотысячной массой людей, заполнившей Андреевский и Алексеевский залы Большого Кремлевского дворца.
Но товарищ толкал меня в бок.
— Пиши. Ведь ты запишешь то, что ни один стенограф в мире не запишет.
Я хватал карандаш и писал.
…Здесь собрались настоящие люди. В их сознании планы грандиозного перестроя огромной страны.
Мне как-то хорошо от сознания того, что вся эта многотысячная толпа — люди одной партии и единой воли. Пусть это общество еще иногда раздирается распрями, потрясается противоречиями нашей сложнейшей действительности, но оно в стальных рамках дисциплины, организованности и точной целеустремленности.
Коммунистов сейчас сотни тысяч. Скоро их будет миллионы.
Как-то немного даже странно, что вся эта многотысячная разноликая, разнополая толпа — исключительно коммунисты. На несколько тысяч человек — ни одного беспартийного. Мы привыкли к обратному «соотношению сил».
Наши городские партсобрания обычно очень однополы. Мужчины составляют подавляющее большинство. Здесь же много женщин.
В одной ложе со мной сидит какая-то изящно одетая женщина. Мне показалось, что она забыла на своем стуле маленькую пудреницу, когда уходила в обеденный перерыв. Вечером я сказал ей об этом. Она спокойно возразила:
— Нет, это не моя пудреница. Мне ее уже предъявляли в комендатуре. — Она сделала паузу: — Я таких грубых вещей не имею. — Улыбнулась и вынула из своей сумочки изящную блестящую коробочку. — Вот моя пудреница.
~~~
Парикмахер смотрит на бороду, на усы, на волосы, портной — на рост, на фигуру, сапожник — на ступни, писатель — на лицо, на жест, на голос, писатель слушает слово.
Председательствующий Г. И. Петровский гораздо добродушее, проще в действительности, чем на своих портретах. Он — типичный рабочий. Он иногда говорит «будуть», вместо «будут». Когда оратор говорит долго, Петровский тихонько, бочком проходит за спиной президиума, берет в зубы бутерброд, в одну руку стакан чая и, другой осторожно отодвигая стулья, снова садится на свое место.
Рыков говорит, положив руки в нижние карманы жилета. Он откидывает голову назад и сияет белизной воротничка и манжет. Синтаксис его очень своеобразен. Он ставит восклицательные знаки в середине фразы. Он говорит:
— Я считаю, что наши успехи известны! теперь не только каждому члену съезда, но и каждому гражданину Советского Союза! о них хорошо известно и за границей. Поэтому я считаю излишним! иллюстрировать сейчас перед вами всю гигантскую работу, которая проделана трудящимися нашей страны! в области хозяйственного и культурного строительства.
Возможно, это органический недостаток — заикание — заставляет его говорить с ударением на словах, которые он, может быть, и не хотел бы подчеркивать. Вероятнее всего, упираясь палочкой восклицательного знака в одно слово, он прыгает к другому через канавку заикания. Но эти невольные и неожиданные ударения очень хорошо действуют на аудиторию. Они взбудораживают, заставляют иногда вздрогнуть, они усиливают, освежают внимание. Рыков постоянно откидывает голову, даже когда сидит или ходит. На губах у него часто усмешка. Кажется, что он говорит уверенно:
— Я везу. Я могу.
Иногда Рыков нервничает, волнуется.
~~~
Сталин всегда спокоен. Ходит по президиуму с трубочкой, улыбается. Остановится, положит руку кому-нибудь на плечо и слегка покачивает, точно пробует — крепок ли. Возьмет за талию или за плечи двоих и толкает их друг на друга. Сталин тащит на своей спине тягчайший груз. Он — генсек. Но съезд видит только его спокойное, улыбающееся рябоватое, серое лицо под низким лбом с негнущимся ершом черных волос.