Село Бочаты.
Предрика села Бочаты товарищ Брокар — крепко сбитый, плотный человек, в коротеньком пиджачке стоял в центре известкового круга аэродрома и махал нам белым флагом. Брянцев перегнулся через борт и, хотя знал, что Брокар ничего не услышит, все же обругал его дураком. Брокар мешал нам сесть на лучшее место аэродрома.
Но я понял Брокара. В глазах граждан села Бочаты, толпящихся на аэродроме, он был всемогущей властью, такой властью, которая даже сажает на землю «мимолетящие» аэропланы.
С Брокаром нас потом свело несчастье, мы с ним хорошо познакомились. Он оказался одним из энергичнейших и знающих свое дело людей.
На митинге, с крыла аэроплана, Брокар с гордостью говорил:
— Наша птица, наши летчики, наша копейка.
Потом Брокар предложил:
— Кто из товарищей крестьян желает взять слово?
Из толпы отозвался крестьянин Синебрюхин:
— Беру слово!
Крестьянин Синебрюхин тяжело влез на крыло.
— Товарищи, наша страна процветает технической обработкой. Мы видим тракторы и ерапланы, давящие саранчу…
Кругом стояла рваная, деревенская заплатанная толпа. Четверых рваных, заплатанных пассажиров Брянцев уже посадил в кабинку. От костра на самолет ложился дым кизяка.
Шубная рвань в строгой кожаной роскоши кабинки, стоптанные катанки и засаленный пиджак на серебре крыла, кизяк, смешавшийся с бензином, и хороший такой, бодрящий морозец. Октябрь… Запах кизяка и бензина — запах звонких октябрьских дней…
Начались полеты.
Вышедший из кабинки восьмидесятилетний старик тяжело, разочарованно вздохнул, опустил голову;
— Не довелось старуху повидать.
— А ты где ее думал увидеть — в поле или в селе?
Старик посмотрел на меня недоверчиво и сурово:
— Покойная она у меня. Ну вот и думал — слетаю, повидаю.
Односельчане смеялись, бесцеремонно задирали у старика полушубок, щупали у него зад. Остававшегося на земле бортмеханика Брянцева разглядывали с ласковым восхищением. Пожилая крестьянка боком подобралась вплотную к Брянцеву, осторожно, незаметно потрогала грубую ткань его комбинезона.
Кучка крестьян подвела к самолету местных агронома и учительницу.
— Так что обязательно нам хотится, товарищи, прокатить агронома для прахтики борьбы с вредителями, а учителку — для показательного разъяснения детям.
Когда агроном и учительница поднялись на воздух, крестьяне следили за самолетом долгими, внимательными взглядами. Лица их были торжественны и сосредоточенны.
Был такой сапожник, который говорил:
— Я, товарищи, первеющий спец наивысших марок. Я шью сапоги с дефектами, чтобы вы могли капитально ступать на пятку и материально на ногу.
Сапожник этот, действительно, был большой мастер — он хорошо шил сапоги и на уродливые ноги, на ноги с дефектами («ефектами»)… Но это присказка. Сказка впереди.
Сказка-быль, быль-чудо — аэроплан в деревне.
Пока «Сибревком» не прилетел, многие сомневались — летают ли вообще люди. Когда «Сибревком» закружился над деревней, решили, что раз он ростом с журавля, то людям на нем сидеть нельзя. Но когда сами полетели, то поверили в машину как в чудо, как во что-то всемогущее.
Вести о нашем прилете распространялись с быстротой радио. Вести о нас бежали далеко впереди нас.
Всюду нас ждали тысячные толпы. А аэродромы… Но нужны ли «чуду» аэродромы? «Чудо» может сесть и на жердочку (в Кузнецке, например, многие думали, что самолет сядет на мачту с красным флагом).
И аэродромы, действительно, были такие, что сесть на них можно было только чудом.
Чудом сели мы на бочатский аэродром, чудом сделали четыре круговых полета, но на пятом действительность весьма красноречиво лошадиной лопаткой, как мечом, рассекла «чудесные» пелены туманов и иллюзий. Оказалось, что бочатский аэродром, как скотское кладбище, весь усыпан костями. На лошадиных острых лопатках мы «расхватили» себе покрышку «до ушей».
Надо отдать должное тамошней милиции — она моментально нашла виноватых. Но виновных этих, увы, поймать не удалось — они очень быстро бегали, так как природа каждого из них снабдила четырьмя ногами (у милиционеров, как известно, только по две ноги).
Бочатские собаки — вот кто оказался врагом авиахима! Это они натаскали костей на аэродром.
И сидеть бы нам в Бочатах, и сидеть — ждать покрышек из Новониколаевска (весь свой запас — две покрышки — мы изорвали). К счастью, наш прекрасный бортмеханик оказался… «сапожником», а в Бочатах нашелся друг авиахима… сапожник. Целый день сидели два «сапожника» над колесом самолета, но своего добились — сыромятным ремнем зашили покрышку. Покрышка, правда, получилась с «ефектом» — с некоторым утолщением. И Иеске долго сомневался в том, что «ефект» этот будет положительным.