Скрипят внизу ставни. Снизу начинает скрипеть лестница. Без стука в дверь входит Скурихин. Вишняков нервно дергается на стуле, встает. В этот момент он ненавидит Скурихина. Глубоко под крышкой черепа просыпается тысячелетнее, голое, волосатое. Ноги делаются по-звериному упруги. Хочется на упругих звериных лапах подойти к Скурихину, зарычать, заскрипеть зубами и лапой мощной, тяжелой схватить за горло.
Вишняков, теребя короткую черную щетину на голове, идет к двери.
Спинек остается со Скурихиным. Скурихин хочет ее обнять. Спинек толкает Скурихина. Скурихин удивлен.
— В чем дело? Почему?
Спинек отходит к окну. Глаза ее опять пусты. Она смотрит на город, на реку, на поля. Ничего не видит. Небрежно отвечает:
— Так, нипочему.
Скурихин краснеет как от пощечины. Он самолюбив. Но все же спрашивает:
— Совсем?
Спинек не обертывается:
— Да, совсем.
Спинек первый раз отказывает мужчине. Она чувствует себя необычайно сильной. Спинек думает о ребенке. Она уже видит его, ласкает.
Скурихин, багровый, круто повертывается, скрипит лестницей. Скурихин идет в кухню, запирает за собой дверь. Паша сопротивляется растерянно. Скурихин зажимает ей рот, кладет на лавку.
Доктор Зильберштейн стучит по коридору сапогами и палкой. Доктор Зильберштейн идет на очередную прогулку. На улице он широким вздохом набирает полную грудь черного сырого воздуха и думает, что жизнь прекрасна. Сегодня он узнал, что его опыт блестяще удался, его жена беременна. Доктор Зильберштейн окончательно убежден в своей гениальности. Доктор Зильберштейн счастлив.
Страничка шестая
Мокрый белый снег падает на черную мокрую, площадь. Вишняков идет со службы. На площади красные флаги. И оттого, что сыплется снег, флаги краснее.
За все пять лет Революции Вишняков в первый раз остро и полно чувствует живую улыбку красных флагов. Вишняков улыбается снегу, флагам, насвистывает, насвистывая, входит в дом.
Жена усталая встает с кровати, смотрит большими злыми глазами заезженной лошади.
— Свистишь? Доволен? Бросилась на шею шлюха. На каждого кидается.
Вишняков подходит к жене, тихо берет ее за руку, смотрит в лицо.
— Зачем ты так говоришь о женщине? Почему ты не скажешь, что мужчина бросается на каждую? Ведь ты же женщина.
После обеда Спинек играет на пианино. Вишняков сидит рядом.
Платье на Спинек синее, новое. Новая материя блестит. Блестят синие глаза Спинек. Золотом отливают волосы. Светится матовая белизна рук, шеи, лица. Снежные квадратики клавиш сверкают под пальцами.
Мимо окна летят тяжелые мокрые снежинки. (Снег идет первый в эту осень.) С крыш течет. Но крыши белы.
Вишнякову кажется, что и музыка Спинек белая — белые прозрачные звучащие кристаллы. И белая радость в груди у Вишнякова.
Спинек устало откидывается на спинку стула. Вишняков берет ее руку, целует.
— Вам нужно работать, Зина. У вас талант.
Спинек молчит. Глаза ее снова пусты.
Вишняков тянется к Спинек, смотрит внимательно, ласково.
— Когда я слышу твою игру, Зина, мое чувство к тебе делается глубже, тоньше. Меня как-то особенно окрыляет сознание, что ты — талант.
У Спинек дергаются брови. Но лицо неподвижно. Голос спокоен, холоден. Спинек говорит — бросает серые, бесцветные камешки-слова.
— Да? Разве? Почему?
Вишняков встает, начинает ходить из угла в угол.
— Ведь мы всегда в любимой женщине ищем что-то особенное. Какое же счастье любить ту, у которой, как у тебя, есть это особенное! Зинусь, ведь ты — талант… Может быть, больше.
Спинек как не слышит. Спинек думает о своем.
— Виктор Алексеевич, но у вас ведь жена, семья… И всегда мужчины говорят каждой женщине, что она особенная, необыкновенная, что они первый раз такую видят и любят первый раз с такой силой.
Вишняков морщится, молчит, хватается за голову, быстрее кружится по комнате.
— А почему вы равнодушны к своей жене, к своим детям? Ведь это будет то же самое.
Вишняков быстро подходит к стулу, садится, стучит кулаком по крышке пианино. Глаза Вишнякова черны и злы.
— Есть такие слова «хочу» и «должен». Я любил свою жену… Потом я перестал любить жену. Но механическая близость сохранилась. Родился ребенок, другой. Я уже должен их любить.
Вишняков хватает Спинек за руку, говорит, стискивая зубы:
— Пойми, что я люблю тебя.
Спинек неподвижна, холодна. Сколько мужчин говорили ей это слово — люблю. Сколько мужчин целовали ее, целовали ее губы, глаза, лоб, голову, руки, грудь, все, все тело. Все зацеловано, захватано, все было, повторялось и повторяется вновь.