И спокойно погружается в работу.
Спинек играет на пианино. Вишняков ходит по комнате, мечтает:
— …Ребенок должен быть гениален. Мать талантлива, мать — музыкант, отец — талантливый оратор и журналист…
Вишняков подходит к Спинек, целует ее волосы. Спинек улыбается, подставляет губы. Вишняков берет обеими руками золотую голову, целует губы, лоб, глаза…
Дома Вишняков совершенно не замечает жену. Работает Вишняков много и радостно.
В общежитии почти все счастливы.
Счастлив Вишняков. Счастлива Спинек. Счастлива Берта Людвиговна. Счастлив доктор Зильберштейн. Счастлива Паша (Паша беременна.) Счастлив Скурихин (физически Паша ему нравится больше, чем Спинек.)
Несчастливы только трое.
Анна Павловна, порвавшая с Федей. Федя, отвергнутый Анной Павловной. И Вера Николаевна.
Но пахнет в общежитии по-старому — ночными горшками, нафталином, грязным бельем, ладаном.
Страничка последняя
В общежитии четыре беременных женщины — Берта Людвиговна, Вера Николаевна, Паша и Спинек.
Три из них каждый день в кухне. От этого в кухне еще теснее. И женщины ругаются больше.
Освобождена от кухонной работы и, следовательно, от ругани одна Спинек.
Спинек счастливая, розовая стоит перед зеркалом. Спинек часто часами стоит, сидит или лежит и смотрит на свой живот. Иногда она видит, как бьется в нем ребенок. Спинек уже любит своего ребенка, ночами видит его во сне. В Спинек проснулось тысячелетнее, самочье.
Вишнякова Спинек зовет Виктором, думает о нем всегда с нежностью.
Он для нее первый, единственный и неповторимый.
Спинек счастлива.
В окнах теплые желтые полосы солнца. Рот форточки открыт. Комната глотает свежую, холодную сырость. Спинек слышит глухой стук капели. Снег тает.
Утро идет двадцать первое в марте.
И вот, случайно раскрыв рот, Спинек видит, что за белым снегом зубов, в мясе десен, на языке у нее такие же темные воронки и темные пятна, как на улице в сугробах тающего снега.
Спинек несколько секунд сидит с опущенными руками, с полуоткрытым ртом, с глазами, выдавленными из орбит и расширенными ужасом.
Спинек бежит на лестницу, истерично хохочет, кричит:
— Виктор! Виктор! Ха-ха-ха!
Вишняков выбегает из своей комнаты полуодетый, в туфлях, бежит наверх. Вера Николаевна смотрит вслед мужу, видит Спинек, хватается за сердце, бледнея, бессильно садится прямо на пол у порога. Из кухни высовывается красное лицо Паши. Паша скалит зубы, фыркает. Доктор Зильберштейн, уже вышедший на службу, обертывается у дверей, пожимает плечами.
Спинек хватает удивленного Вишнякова за руки, хохочет.
Глаза Спинек полны слез. Слезы текут по щекам женщины, по груди, кружочками блестят на полу.
— Ха-ха-ха! Нас обокрали.
Вишняков думает, что у Спинек ночью были воры.
— Что украли? Когда? Успокойся.
Спинек хохочет громче, тяжело падает на пол. Вишняков поднимает ее, кладет на кровать.
— Ви-тя… Ми-лый… Ха-ха!..
Стискивая зубы, давя смех истерики, Спинек кричит:
— Си-фи-лис!
Лицо у Вишнякова делается серым. Голос хрипл и глух:
— Когда, от кого заразилась?
— Не зз-ннаю…
У Спинек щелкают зубы. Тело дрожит.
Мужчина и женщина долго молчат. У Спинек тело в холодном поту. Холодный пот на лбу у Вишнякова.
Скрипит лестница. Дверь широко распахивается. Задыхаясь, входит Вера Николаевна. Лицо у Веры Николаевны совершенно белое.
— Шлюха! Развратник!
Вишняков устало поднимает голову, морщится, машет рукой.
— Оставь, теперь все равно. У нас у всех сифилис.
В губпартшколе, в перерыве между лекциями, Вишняков подходит к Скурихину. Вишняков улыбается. Но голос у него дрожит.
— Товарищ Скурихин, помните, вы спрашивали меня, как сказать по-русски — травиата?
Скурихин просматривает конспект лекции. Скурихин отвечает неохотно:
— Ну?
Вишняков говорит шепотом:
— А теперь я вас спрошу, как будет по-русски — люес? Не смешивайте с пулеметом Люеса. Хотя это дырявит не хуже пулемета.
— Ну?
— У Спинек сифилис.
Скурихин не пошел на лекцию, уехал домой.
Вечером в общежитии воют и рвут на себе волосы — Вера Николаевна, Анна Павловна и Паша. Берта Людвиговна ничего не знает.
Спинек тихо плачет. Вишняков сидит рядом. Мужчина и женщина медленно гладят черную рукоятку браунинга.