XXI.
В доме Матова происходило нечто необыкновенное, чего раньше не было: хозяин все чаще и чаще оставался по вечерам дома. Парасковья Асафовна только разводила руками и качала головой. -- Уж к добру ли?-- сомневалась она.-- Когда собака со двора в избу просится,-- примета нехорошая. Ольга Ивановна, напротив, была очень довольна и почти счастлива. В первое время после свадьбы Николай Сергеич тоже не убегал из дому. Она точно делалась во второй раз "молодой" и втайне торжествовала над оголтелою дворяночкой, которая, видно, не сумела сманить чужого муженька. Так ей и надо! Довольно Ольга Ивановна посидела вечерами одна, всего надумалась и досыта наплакалась, а теперь пусть Вера Васильевна кулаком слезки вытирает да со старым мужем милуется. -- Чтой-то это наш-то сахар запал, любезнейший братец Артемий Асафыч?-- удивлялась старая тетка.-- Уж не помер ли, грешным делом?.. Тоже вот и Щепетильников глаз не кажет. Ну, да этот молодой, по своим делам ухлестывает... Матова, действительно, как-то потянуло домой, в свой уголок. Он даже бросил пить, как пил раньше. Давно уж он не занимался серьезно и поотстал даже в своей специальности, сравнительно с другими. Раза два его на суде срезали неизвестными ему кассационными решениями. А тут еще нотариус Семибратов одолевает. Перетрусил человек до последней степени. Это был белокурый чахоточный молодой человек с близорукими глазами и шмыгающею походкой. Он приезжал к Матову чуть не каждый день и ныл без конца. -- Весь город кричит о вашем деле,-- сообщал он упавшим голосом. -- И пусть кричит,-- равнодушно отвечал Матов.-- Покричат и перестанут, когда надоест. -- Ах, Николай Сергеич, Николай Сергеич!.. А прокурор? Дело поступило уже к нему... -- Мало ли поступает дел к прокурору,-- не всем дается ход. -- А вот нашему и дадут ход. Чувствую, что пропаду ни за грош... Отдадут под суд -- и кончено, прикрывай лавочку. -- Перестаньте малодушничать. Дело у Бережецкаго, а Бережецкий глуп... Если вас отдадут под суд, и меня вместе тоже отдадут, а ведь я не плачу. Вообще пустяки, о которых не стоит даже говорить... -- Вот в этом-то и вся суть, что пустяки... Нытье нотариуса изводило Матова. Этот молодец продаст кого угодно, чтобы только выгородить собственную драгоценную особу. Никогда не следует связываться с подобными идиотами, чорт бы их вобрал всех! Только добрых людей смешат. Но малодушие товарища по несчастью нагоняло и на Матова хандру, особенно по вечерам. Ему как-то делалось жаль и своего угла, от котораго веяло всегда нежилым, и было совестно перед женой, которую он не любил. Ведь жизнь, право, могла бы сложиться несколько иначе... Есть такие маленькие уютные домики, где живут как-то особенно по-хорошему и где доносят до старости такия теплыя и хорошия чувства. Невольно перебирая свое прошлое, Матов испытывал какое-то жуткое чувство, Ведь никто не подозревал, что он совсем не такой, каким казался всем: адвокат-рвач, клубный завсегдатай, картежник и вообще кутила-мученик. Да, характеристика довольно милая!.. Эти мысли неизбежно приводили к самому больному пункту, именно к Вере Васильевне. Последнее обяснение с Войводом точно обезсилило его, и Матов как-то не решался ехать к Вере Васильевне для рокового обяснения. Его так и тянуло туда, и чем больше тянуло, чем сильнее росла нерешимость, как у человека, который заблудился в дремучем лесу и толчется на одном месте, когда нужно итти прямо. У Матова являлись совсем малодушныя мысли, на которых он себя и ловил. Например, как хорошо, что Ольга Ивановна до сих пор ничего не подозревает. Конечно, в свое время ей все будет известно, но когда и что будет, а сегодня день прошел спокойно. -- Только развяжусь с этим дурацким делом,-- решил Матов,-- и брошу все старое... Довольно! Ольга Ивановна узнала все скорее, чем предполагал Матов, и узнала гораздо больше, чем знал он сам. Именно, в одно прекрасное утро неожиданно явился доктор Огнев, на котором буквально лица не было. -- Чтой-то, отец, ты совсем забыл нас?-- пеняла ему Парасковья Асафовна. -- Николай Сергеич дома?-- спрашивал старик, с трудом переводя дух. -- Когда он по утрам дома сидит? Волка ноги кормят... Известное их аблакатское положение: сколько побегал, столько и сел. -- А Ольга Ивановна? Мне необходимо ее видеть по самому серьезному делу... да... Когда Ольга Ивановна вышла, доктор прежде всего попросил стакан воды, а потом уже разсказал всю историю с подложным векселем и то, что не сегодня -- завтра Николая Сергеича отдадут под суд. Ольга Ивановна выслушала все внимательно и ответила довольно спокойно: -- Что же, Евграф Матвеич, кто что наделает, то и получит. А у меня свой капитал, и меня это не касаемо... Конечно, по-человечеству жаль, а жалостью разве поможешь?.. Мне бы это и слушать-то не надобно. -- Да, да...-- бормотал смущенный доктор, потирая лоб рукой.-- Вы говорите, что слушать не надобно... да... А я вот пришел переговорить именно с вами, Ольга Ивановна, об одном деле, которое связано именно с вашим делом, то-есть с делом Николая Сергеича. Ради Бога, только это между нами, Ольга Ивановна... Представьте себе, какой вышел казус!.. Я совершенно потерял голову... Доктор, задыхаясь и перебивая самого себя, разсказал эпизод, как Анненька ездила к Артемию Асафычу и предлагала ему выкупить матовский вексель. Этот разсказ больше всего возмутил Парасковью Асафовну. -- Да не змей ли? а?!..-- негодовала старушка, всплеснув руками.-- Это все его дело... Все он подстроил. -- Нет, вы представьте себе мое положение!-- горячился доктор, отчаянно жестикулируя.-- Анненька -- девушка... да? И вдруг ея имя будет фигурировать в этом процессе... Войдите в положение отца! Ее могут вызвать свидетельницей в суд... Весь город теперь только о ней и говорит. Мне никуда глаз нельзя показать... Самое скверное, что могут подумать, что она ездила подкупать Артемия Асафыча... а? Как это вам нравится, Ольга Ивановна? -- Я-то при чем тут?-- довольно грубо ответила Ольга Ивановна.-- Вот уж именно, что в чужом пиру похмелье. -- Как в чужом пиру? Вы -- жена, значит, вы должны знать все... Может-быть, вы и подсылали Анненьку. Конечно, она девушка и, конечно, ничего не понимает... -- Да вы белены обелись, Евграф Матвеич?-- возмутилась Ольга Ивановна.-- Мне своего-то горя не расхлебать, а тут еще вы пристаете со своей Анненькой... В первый раз и о деле-то этом слышу. -- Ну, уж извините, сударыня: никогда не поверю! Весь город во все колокола звонит... -- Значит, по-вашему, я врунья?-- начала горячиться Ольга Ивановна, наступая на доктора.-- Да как вы смеете мне такия слова говорить?!.. -- Ведь это вы сами сказали: "лгунья", а я ничего подобнаго, и не думал говорить. В этот критический момент послышался звонок. Это был Матов. Когда он вошел и взглянул на живую картину, которую составляли доктор, жена и тетушка, то без слов понял, что все кончено. -- Что вы со мной сделали, Николай Сергеич? Ах, что сделали!..-- кинулся к нему доктор. -- Идемте в кабинет и там поговорим,-- предложил Матов, уводя старика под руку.-- Не так страшен чорт, как его малюют... -- Я сейчас поеду к змею и выцарапаю ему глаза,-- решительно заявила Парасковья Асафовна.-- Это все его дело. Ему ничего не стоит всех нас погубить. Усадив доктора в кресло, Матов прошелся по кабинету, взерошил привычным движением свои шелковые кудри и заговорил: -- Евграф Матвеич, я радуюсь за вас, что у вас такая ч
удная дочь...