Еще двое Старейшин были ближайшими помощниками Верховного (их так и называли - Ближайшие), и занимались образованием молодого поколения. Один из них передавал молодежи все практические знания, накопленные общиной, начиная с того, когда дОлжно быть севу пшеницы, и заканчивая способами прогнозирования погоды на сутки. Второй же скрупулезно вбивал в молодые умы идеологию поселка, своеобразную религию общины. Еще трое Старейшин – Сподвижники, занимались делами поселка непосредственно, следили за сбором урожая, рассчитывали объем, который можно было продать, составляли план покупок, по которому в поселок доставляли все необходимое с материка.
Седьмой и последний Старейшина, стоявший не выше и не ниже прочих в иерархии, скорее – особняком, звался Жрецом или Пророком. Его обычно побаивались и избегали, до той поры, пока без его вмешательства можно было обойтись. Даже Ближайшие и Сподвижники относились к Седьмому с опаской. Впрочем, и с уважением, которое могло бы сравниться, пожалуй, разве только с уважением к Верховному.
Вот этим самым Седьмым Старейшиной и был Эрик, являя собой безусловный парадокс, ведь по уставу Общины Старейшиной мог стать только мужчина, достигший пятидесятилетнего возраста, имеющий семью и вырастивший уже нескольких детей. Кроме того, Старейшине полагалось доказать свое соответствие посту и верность Общине.
Эрику же едва исполнилось двадцать восемь, и к этому моменту он уже 9 лет был Седьмым, унаследовав свое положение от отца, что являлось в Общине нонсенсом. Старейшины не даром считали Эрика исключением. Он и был исключительным.
В столь маленьких сообщества люди, как правило, знают друг о друге все, включая даже те прозаические подробности, которые никого не интересуют. Вокруг Эрика загадки буквально роились, и основной была история его появления в Общине.
Однажды, в самом начале зимы двадцать лет назад, остров оказался засыпан снегом буквально по печные трубы. Этот факт сам по себе вызывал обилие вопросов, поскольку на столь южной широте такие осадки являлись, мягко говоря, большой неожиданностью, и могли быть восприняты разве что как предвестье Апокалипсиса.
Как только жителям удалось расчистить проход до окраины поселка, где располагался домик Седьмого, Старейшины собрались у него на совет. Патрик, -собственно, Седьмой, - все время молчал. Крепкий широкоплечий блондин, норвежец по национальности, он даже внешне казался довольно чужеродным не только общине в целом, но и кругу старейшин, в частности. Никто в поселке так и не понял, что заставило его сменить привычный климат северных широт на влажную жару приморского юга, оставив денежную профессию программиста крупного холдинга, чтобы поселиться в доме у ручья, и выращивать с малообразованными селянами овощи, фрукты и зерно. Если бы не странный, немного отчаянный блеск в глазах, можно было бы с уверенностью отметить, что во всей общине сам Седьмой меньше всего походил на Жреца.
Когда шестерым надоело ждать, и они обратились к Патрику с прямым вопросом, что сие событие долженствует означать, ибо действия Высших Сил все-таки в его ведении, норвежец в ответ все так же молча поднялся, набросил на плечи куртку, сунул подмышку плед и вышел из дома, даже не закрыв дверь.
Сподвижники оскорбились за Верховного. Ближайшие удивились поступку. Сам Верховный, вероятно, о чем-то догадавшись, предложил всем разойтись, но, выпроводив Старейшин, остался дожидаться Патрика. В ожидании Верховный успел сжечь до основания три свечи и встретить рассвет.
К утру снег начал таять. Солнечные лучи бликовали на его кристаллах, и разбегались вокруг осколками солнечных зайчиков. По тропинкам, перепрыгивая через мелкие камешки, неслись бурные веселые потоки талой воды.
В восемь утра Патрик вернулся, он был не один. Следом за ним в дом вошел мальчишка лет восьми, смотревшийся рядом с Седьмым настолько же органично, насколько сам Патрик вписывался в общину. Волосы длинные, спутанные, черные как вороново крыло, нос с горбинкой и смуглый оттенок кожи, темные глаза, горящий взгляд которых, казалось, мог бы посоперничать с солнечными лучами в уборке снежных заносов. Стоя рядом, они выглядели так, словно являлись представителями разных миров.
Верховный отметил все это мгновенно, но лишь чуть приподнял бровь.
- Седьмой, где ты был?
- Я искал ребенка, Верховный.
- Ты без разрешения, более того – без единого слова покинул Совет, и оставил вопрос Старейшин без ответа.