Глава 16
Эдуард подвез меня к окошку выдачи "Макдональдса", но останавливаться он не хотел. Он явно был озабочен тем, чтобы побыстрее попасть в Санта-Фе. Поскольку Эдуард редко бывал так удручен, я не стала спорить. Я только попросила, чтобы, пока я буду есть чизбургер с чипсами, мы проехали через мойку. Эдуард ни слова не сказал, просто заехал на мойку, где нам разрешили не выходить из машины. В детстве я очень любила сидеть в машине и смотреть, как стекает по стеклам вода и вертятся огромные щетки. Это и сейчас было приятно, хотя уже не вызывало того восторга, что был в пять лет. Но после мойки можно будет что-то разглядеть сквозь окна. От грязных стекол у меня даже слегка разыгралась клаустрофобия.
Я успела доесть еще до того, как мы выехали из Альбукерка, и попивала газировку, когда мы устремились из города к горам. Это уже не были черные горы, а какая-то другая горная цепь, "обычного" вида. Неровные, каменистые, с полоской блестящего света у подножий.
- А что это за иллюминация? - спросила я.
- Какая? - уточнил Эдуард.
- Вот этот блеск, что это?
Я почувствовала, как он отвлекся от дороги, но Эдуард был в черных очках, и видеть движение его глаз я не могла.
- Это дома. Солнце отражается в стеклах.
- Никогда не видела, чтобы солнце так отсвечивало на окнах.
- Альбукерк лежит на высоте семь тысяч футов. Здесь воздух реже, чем ты привыкла. И свет выделывает странные штуки.
Я глядела на поблескивающие окна, похожие на цепочку драгоценных камней в стене.
- Красиво.
Он повернул голову. На этот раз я знала, что он действительно смотрит.
- Красиво, раз ты так считаешь.
После этого разговор прекратился. Эдуард никогда не болтал без толку, а сейчас ему, очевидно, было нечего сказать. А у меня мысли еще вертелись вокруг того, что Эдуард влюблен - или что-то вроде того, - как никогда еще за всю свою жизнь. Это было слишком необычайно. Я не могла придумать, о чем бы завести разговор, и потому уставилась в окно, пока что-нибудь само не придет мне в голову. Кажется, до Санта-Фе мы проедем в молчании.
Холмы были очень пологие и скругленные, покрытые сухой коричневатой травой. У меня было то же самое чувство, что и после выхода из самолета в Альбукерке: как здесь пустынно. Сначала холмы показались мне очень близкими, но потом я заметила на склоне корову. Она была такой крошечной, что я закрыла ее двумя пальцами вытянутой руки. Невысокие горы вовсе не были так близки к дороге, как казалось, будь то поздно вечером или рано утром - в зависимости от угла зрения. Сейчас еще был день, но он убывал, как леденец, который слишком долго сосали. Как бы ни был еще ярок свет, чувствовалось, как подступали сумерки. Частично сказывалось и мое настроение - неуверенность всегда вселяет в меня пессимизм, - но в основном я инстинктивно ощущала приближение ночи. Я - истребитель вампиров и умею различить вкус ночи в вечернем бризе, как и улавливать надвигающийся на темноту рассвет. Мне доводилось испытывать такие моменты, когда моя жизнь зависела от того, скоро ли наступит рассвет. А ничего так не оттачивает чувства, как близость смерти.
Свет начал гаснуть, сменяясь мягким вечерним полумраком, и молчание наконец надоело мне. Обсуждать личную жизнь Эдуарда, в общем, было бесполезно, да и пригласили меня расследовать преступление, а не изображать из себя Дорогую Эбби. Так что, быть может, если сосредоточиться на деле, все будет о'кей.
- Есть еще какая-либо информация о деле, которую ты от меня скрыл? И я опять буду кипятиться, что не знала всего этого заранее?
- Меняешь тему? - спросил Эдуард.
- А мы разве что-то обсуждали?
- Ты меня поняла.
Я вздохнула:
- Да, я тебя поняла. - Я опустилась на сиденье пониже, насколько позволял ремень, скрестила руки на животе. Это не был жест счастливого человека, и я им не была. - Ничего не могу добавить насчет Донны. Во всяком случае, ничего полезного.
- Поэтому решила сосредоточиться на деле.
- Этому ты меня научил, - сказала я. - Ты и Дольф. Глаза и мозги у тебя должны быть направлены на важное. Важное - это то, что может тебя угробить. Донна и ее дети не являются угрозой для жизни и здоровья, так что отодвинем их пока на дальнюю конфорку.
Он улыбнулся - своей обычной улыбкой со сжатыми губами, улыбкой "я-знаю-то-чего-ты-не-зна-ешь". Это не всегда значило, будто он знает то, чего не знаю я. Иногда это было только чтобы меня доставать. Как сейчас, например.
- Ты, кажется, говорила, что убьешь меня, если я не перестану встречаться с Донной.