День перешел в вечер, вечер – в ночь, а дом оставался неизменно тихим, сохраняя бдительный покой. Ничьи шаги не звучали по мраморному полу зала приемов, ничьи пальцы не прикасались к клавишам фламандского клавесина. Нигде никакого движения – по крайней мере, никакого движения выше подземного уровня.
Скрытый за двумя соседними книжными шкафами в библиотеке служебный лифт спускался в подвальную часть дома. Здесь лабиринт проплесневевших и пропахших пылью коридоров огибал ряд каменных комнат, включая и ту, что имела все признаки операционной, но уже некоторое время явно не использовалась по назначению. Коридоры заканчивались небольшим пространством с низким сводчатым потолком. На одной стене был вырезан герб семьи Пендергаста: глаз без век над двумя лунами, одна в виде полумесяца, другая полная, лежащий лев и девиз Пендергаста: «LUCRUM, SANGUINEM» – «Хочешь чести – пролей кровь». Тот, кто знал, как манипулировать с гербом, мог сдвинуть всю стену, и за ней открывалась винтовая лестница, вырубленная в скальной породе и уходящая глубже в темноту. Лестница вела в нижний подвал почти невероятных размеров. Выложенная кирпичом дорожка вилась по земляному полу под арками в романском стиле, мимо многочисленных занавешенных комнат: склепов, кладовых и самых разных коллекций, какие только можно вообразить. Здесь были ряды старинных стеклянных бутылок с химикалиями, редкие минералы, большие и маленькие насекомые с радужными брюшками и засохшими усиками, картины старых мастеров и средневековые гобелены, иллюминированные рукописи и инкунабулы, военная форма и оружие, а также большая коллекция пыточных инструментов. Эта казавшаяся неизмеримой и почти не поддающаяся описанию сокровищница представляла собой так называемый кабинет диковин – коллекцию, собранную на протяжении многих лет и за большие деньги Антуаном Пендергастом, двоюродным прадедом агента Пендергаста, более известным под псевдонимом Енох Ленг.
Приблизительно в середине центрального коридора находилась изолированная комната, а скорее, ниша, содержащая бесценную коллекцию японского искусства укиё-э: гравюры с изображением морских пейзажей, горы Фудзи, окутанной облаками, гейш, играющих на кото. Задняя стена комнаты была прикрыта большим листом рисовой бумаги с изображением моста Окадзаки из цикла гравюр «53 станции Токайдо» Утагавы Хиросигэ. За гравюрой была массивная каменная стена, служившая частью фундамента здания.
Но почти невидимая защелка в камне действовала так же, как и герб наверху: если повернуть ее в определенное положение, то высвобождалась пружина, которая выдвигала наружу часть стены на манер маленькой двери. За дверью открывался узкий проход, ведущий в круглую комнату, тускло освещенную свечами, а от этой комнаты в три стороны клеверным листком отходили еще три комнаты. Одна служила маленькой библиотекой, где в окружении дубовых полок, заполненных книгами в кожаных переплетах, стоял письменный стол. Еще одна комната предназначалась для размышлений и медитаций, здесь перед единственной картиной стоял один стул. А в дальнем конце круглого помещения находилось третье пространство: спальня с ванной. Все вместе представляло собой небольшую квартиру глубоко под землей, обставленную в строгом, но в то же время изысканном стиле.
Спальня походила на две другие комнаты: скромная, но элегантная в своем аскетизме. На большой кровати лежало атласное покрывало и сочетающиеся с ним малиновые подушки. На одной прикроватной тумбочке стоял фарфоровый умывальник времен Людовика XIV, «короля-солнце»; на другой – восковая свеча в подсвечнике шеффилдского олова.
В этих комнатах стояла такая же тишина, как и в доме наверху, если не считать легкого, почти неслышного дыхания человека, спящего под атласным покрывалом.
Человеком этим была Констанс Грин.
Теперь Констанс проснулась. Она всегда спала чутко, а потому сразу же сбросила с себя сон. Включила электрический светильник, задула прикроватную свечу и посмотрела на часы: пять минут девятого. Странно, насколько по-другому ощущалось время здесь, внизу, вдали от городского шума: если она не будет внимательной, то дни начнут переходить один в другой так быстро, что она потеряет им счет.
Встав с кровати, она взяла шелковый халат, висевший рядом на крючке, и закуталась в него. Потом несколько секунд постояла без движения, размышляя – по традиции монахов из монастыря Гзалриг Чонгг в Тибете, где она обучалась, – о своем физическом и умственном состоянии после пробуждения.