Алена потянула к себе журнал.
— Сейчас, — сказал Андрей. — Слушай. Мы боялись, что его захлестнет, если вода пойдет через край коридора, вот сюда. Мы считали, что взрыв спасет положение. Сегодня до меня дошло, что после взрыва обрушатся все пять, то есть шесть метров воды и до муравейника докатится волна метра в два. Я даже посчитал чуть-чуть. Его накроет… с головой. Ждать нельзя, взрывать нельзя, следовательно, надо отвести воду в главное русло, вот сюда. Надо прорыть канал. Вот зачем саперы.
— Клуб, — сказала Аленка, — почему Клуб не принимает свои меры?
— О господи, — Андрей начинал злиться. — Его эволюционный опыт не содержит наводнений, он же неподвижен. Вероятнее всего, он и сохранился потому, что в старице гигроскопичная почва. Откуда ему знать, что люди спустили по реке больше леса, чем она может пропустить?
Он помолчал, посмотрел на Алену и спросил с отчаянием:
— А вдруг это не Бемба?
…Они увидели деревню два месяца тому назад, случайно. Аленка забралась на дерево, чтобы осмотреть ферму червецов, и в мглистой дали увидела крышу из пальмовых листьев. Она сбросила шнурок, Андрей привязал к нему бинокль, и через пять минут они уже знали, что рядом живет Бемба. Старый Бемба, великий повстанец, за голову которого обещано целое состояние. В столице говорили, что можно обещать вдесятеро больше — Бембу никто не поймает, никогда. Никто не знает, где он отсиживается между походами и смолит свои пироги, пока города зарастают травой, а гарнизонные комманданте пересчитывают живых.
Почему они были уверены, что за протокой — деревня Бембы? Пилот вертолета — лейтенант жандармерии — говорил, что ближайшее поселение в пятидесяти милях отсюда. Второе. Деревню не видно ни с воздуха, ни с суши. Единственное немаскированное направление — на муравейник, где заведомо не бывает людей. Наконец — полная тишина. Собаки не лают, дети не подают голоса, не промелькнет по воде пирога. Но в бинокль видны люди с ружьями, и внизу, у самой воды, пулеметчик сидит на корточках за треногой.
Аленка тогда сказала: «Забыть». И они забыли, хотя Аленка иногда стонала про себя от любопытства. Рядом, в километре всего, отсиживался настоящий повстанец, и нельзя никак проявить участие. Они старались не смотреть в ту сторону, проплывая мимо протоки, — на этом настоял рассудительный Андрей. Он, в отличие от жены, понимал, что нельзя проявлять любопытство: если там действительно хоронится Бемба, он любопытства не потерпит…
Она устала за этот день. Отвратительно устала, тошно, расслабленно. Андрей смотрел чужими глазами, лежа на мешках. Как тюк.
— Это Бемба, — сказала Алена.
— Ты что, допустишь, чтобы Клуб погиб?
— Будем копать канал.
— Чепуха. Придется месяц валить деревья, а саперы пойдут с мотопилами и пророют канал двумя направленными взрывами.
— Саперов вызывать нельзя, — сказала она. — Я думала на днях, что дневники придется засекретить. Пока не скинут этого Перуэгоса. Экспедиции помчатся толпами.
Андрей сел рядом с ней. Алена не отодвинулась и не смотрела на него.
— Ах, черт, — сказал Андрей. — Идем в космос, чтобы найти разумных, а они здесь, вот они. Мы ничего не знаем, мы сотой доли не знаем, и в самом начале познания мы, могучая цивилизация, своими руками его убьем… Что он, виноват, — закричал Андрей, — что мы в своем доме порядок навести не можем?!
Аленка молчала.
— Бемба уйдет, — говорил Андрей. — Сорок лет его ловят, он их бьет, как хочет, и уходит, когда хочет. У него есть еще деревни. Думаешь, у такого тигра одно логово?
Алена молчала, крутя на пальце пистолет.
— С одной стороны — некоторое беспокойство, причиненное крохотной частице человечества. С другой стороны — гибель целого разума, обрыв эволюционной ветви. Нечто эквивалентное гибели человечества… Аленка, что ты молчишь?
— Красно говоришь, — сказала Аленка. — И врешь. Лезешь в космос за человечностью.
— Ты что предлагаешь конкретно? Сидеть сложа руки? В конце-то концов, не наше дело. Мы могли не знать о деревне, и…
— Краснобай, — сказала Аленка.
— А, к черту! — пробормотал Андрей и затих. Тогда Аленка вышла из палатки и стала смотреть на тени, далеко протянувшиеся по воде. Попугай, нахохлившись, сидел на перилах. Сейчас некогда было соображать, что случилось и как теперь будет с Андреем. Будь что будет. Она вернулась в палатку, подобрала микрофон и положила в карман. Андрей протянул руку, но Аленка выскочила на мостки и спрыгнула в пирогу. Все-таки руки тряслись, когда она отвязывала жесткий шнур, и Андрей спрыгнул в воду, и взялся за борт пироги.
— Убирайся вон, — сказала Аленка. — Пришел сообщить, что лес рубят — щепки летят? Тебе еще орденок подкинут: от благодарного Перуэгоса.
Он молча влез в лодку и начал вычерпывать воду. Взял весло, встал на левое колено и сказал:
— Вылезай. Я пойду сам.
Страшное было у него лицо. Распухшее, грязное, отчаянное. На голой груди — черные пятна укусов. И Аленка опять с тоской посмотрела кругом, и снова увидела те же джунгли, и столбы, и москитов, цыкнула на себя, как на кошку, и начала грести.
…Они шли по деревне. Конвоиры шли сзади, и стволы карабинов, горячие, как пыточные прутья, обжигали спину при каждом шаге.
— Не смотреть, — сказал Андрей. Они видели только серую землю, плотную, влажную, пружинящую под их подошвами и под босыми ногами конвоиров. От конвоиров пахло ружейной смазкой и жевательным табаком. Где-то поблизости ревун ухал басом. Конвоиры остановились и разошлись полукругом. «Не смотреть!» Кто-то шел навстречу. Он медленно переступал ногами, кривыми и жилистыми от старости, обутыми в солдатские ботинки на пуговицах. На ходу он спросил что-то по-испански.
— Не понимаю по-испански, — сказал Андрей. Тогда старик ломано заговорил по-английски.
— Кто есть?
— Мы русские, — сказал Андрей.
Старик переспросил монотонно:
— Кто есть?
— Русские.
— Почему идете?
— Мы пришли просить, — сказал Андрей. — Нам нужна помощь. Мы друзья. Пришли просить помощи.
— Белая собака, — сказал старик по-испански, и Андрей понял его и поднял голову. Старик смотрел с ненавистью. Из-под тяжелых морщинистых век. Так смотрят на змей. С безразличной ненавистью. На людей так не смотрят. «Неужели это Бемба?» — подумал Андрей и сказал, чтобы не тянуть больше:
— Я буду говорить с вождем. — Он смог сказать это медленно и раздельно, и пока старик молчал, Андрей чуть двинулся вправо и Аленка прижала к нему плечо и шепнула «ничего».
— Я вождь, — безразлично сказал старик, но Аленка сейчас же сказала: «Нет!» Андрей покачал головой.
— Я буду говорить с вождем.
Старик медлительно повернулся и повел их к большой круглой хижине.
Внутри было прохладно и полутемно. У срединного столба сидел человек. В полутьме белела его голова; он сидел неподвижно, а они стояли шагах в десяти, не видя его лица, и только чувствовали на себе его взгляд. Потом глаза привыкли к полумраку.
Человек был стар. Он был древний, как резьба на столбе, но в его лице не было выражения старческой мягкости. Он сидел очень прямо. Седые волосы, перехваченные через лоб шерстяной лентой, опускались на плечи прямыми прядями.
…Тот Чье Имя Нельзя Произносить смотрел на молодых белых, стоящих у входа в его дом. За их спинами светило заходящее солнце и сидели на корточках Змеи. Белые смотрели на него непонятно. Женщина смотрела с любопытством, а мужчина — с тревогой и еще с каким-то выражением, которого он не сумел понять.
— Зачем они пришли?
— Он говорит, что им нужна помощь, что они друзья, что они просят помощи.
«Они смотрят приветливо, — понял Бемба. — Агути приветливо смотрят на крокодила».
— Кто они?
— Рашен, — сказал Многоязыкий. — Так он себя называет.
— Что это означает?
— Не знаю. Это язык северных белых.