С пентаграммой происходило что-то неладное, «ощущение рваной текстуры», которое с недавнего времени ассоциируется у меня с видением.
Пентаграмма исчезла, и кто-то стоял в комнате в тени.
— Возьми мои радости, — сказал он. Рядом появился еще один силуэт, человек ниже ростом, он и являл собой Радости. Я предположил, что Радости был тут ранее, просто вышел сейчас из полной тени в полусумрак.
Я был весь во внимании.
— Возьми мои боли. Возьми мои тяготы, — сказал он, подойдя к стулу, стоящему в комнате, и подтолкнув этот стул вперед так, что он пододвинулся к моей кровати. Я увидел, что на стуле в неестественной позе лежат два тела, Боли и Тяготы. По странности позы я принял их за трупы, что напугало меня еще больше, и я сказал своим необычайно тихим голосом-отголоском:
— Забери их, и уходи в свой пентакль, через который пришел.
Правильнее было сказать «пентаграмму», но говорить было трудно, слова шли будто как под давлением толщи воды. Я знал, что Некто поймет и так.
Кто-то из этих двоих, кого я принял за трупы, Боли или Тяготы, схватил меня за ногу рукой. Я продолжал проговаривать свою фразу раз за разом, которая при каждом произношении все упрощалась и упрощалась и под конец звучала как «забери пентакль».
Видимо, когда я сказал это достаточное количество раз, чтобы убедить самого себя в том, что это сработает, и тем самым создав намерение, я снова очнулся, на этот раз окончательно. Я особо отметил то, что комната, насколько я мог ее видеть в темноте, была идентична той, что я сам только что видел, и только стул стоял на своем привычном месте, ничуть не сдвинутый».
Понимая, что бесконечно наращивать энергию у меня все равно не выйдет, поскольку от природы сосуд все равно мне дан не безразмерный, я стал сбрасывать излишки в «слуг». Сначала я называл их «гомункулами», но позже решил, что определение не совсем верно. Я веду речь о бесплотных сущностях, видимых только в измененном состоянии сознания, но созданных, в отличие от лярв, сознательно и в личных целях. Ближайшими аналогами слуг, встреченным мной в других источниках, были тульпы и сервиторы — но их видит только оператор. Также я встречал в литературе упоминание сущности, которой придали форму буддийского монаха, и этого монаха могли видеть и другие люди.
Можно было пойти дальше и привязать слугу к материи, как Махараль из Праги в известной легенде, сформировавший голема из глины. Но, мне не хватило знаний, и когда слуги почти исчерпали свой ресурс, я отпустил их, и они понеслись кто куда, учиняя явление полтергейста в тех местах, где изволили поселиться, пока, наконец, не истощились окончательно.
Слуги, несомненно, несли в себе практическую пользу. Одного я создавал, чтобы тот помогал при концентрации во время медитаций, лучшему запоминанию и еще чему-то, направленному на мои внутренние состояния. Другой же был создан для работы с внешним — отслеживания информационных потоков, помощи в проверке качества энергии на местах (положительное или отрицательное) и так далее. Вот тогда-то мне и пришел ответ, кем был Художник — моим собственным слугой, который был так же порожден мной как результат заявленного намерения выучиться рисованию. Он, разумеется, подпитывался от меня, как от своего создателя, и исчез, когда сущность-агрессор уничтожила весь мой ресурс.
Мое открытие столь обрадовало меня, что я начал окунаться в пространство осознанного сна с новыми и новыми силами. Я даже хотел вновь искать встречу с Отшельником, тем самым существом, что устроил мне поход по пирамиде. У меня было желание окончательно все прояснить, поскольку между нами оставалась какая-то недосказанность, грозившая превратиться в узел, что всплывет в моем следующем воплощении.
Но, оказалось, что мне теперь не так-то просто найти то конкретное пространство, в котором обитал Отшельник. То ли потому, что раньше мы были сонастроены друг на друга (явно благодаря ему), то ли потому, что теперь я сам стал резонировать на более высоких частотах. Этим высоким частотам способствовало усмирение эго, страхов и других душевных недоработок, что ранее тянули меня камнем вниз, в нижний астрал. Резкая перестройка с верхней частоты на нижнюю мне не давалась, может, оно и к лучшему? Говоря атеистическим языком, общая обустроенность жизни благотворно воздействовала на сознание и подсознание, и мрачные сны постепенно сменились снами с чудесной красочной обстановкой, глядя на которую я мог только вздыхать, мол, красота-то какая!