Генерал Бриггс — Джон, как я его называю, когда мы остаемся вдвоем, — выразил пожелание, чтобы я была в форме, мало того — в синем мундире ВВС, но я с ним не согласна. Лучше надеть гражданскую одежду, в которой люди видят меня почти во всех телепередачах с моим участием. Может, простой темный костюм и блузку цвета слоновой кости. Не забуду надеть и неброский «брегет» на кожаном ремешке, который мне подарила моя племянница Люси. Но ни в коем случае не «бланпейн» с его огромным черным циферблатом и керамическим безелем. Их тоже мне подарила Люси, она ведь буквально помешана на всевозможных часовых механизмах, на всем технически сложном и дорогом. Никаких брюк — только юбка и каблуки; так я выгляжу безобидной и доступной — этому трюку я научилась много лет назад, в суде. По какой-то причине присяжным нравится рассматривать мои ноги, пока я в графически анатомических подробностях описываю смертельные раны и последние мгновения агонии жертвы. Бриггсу мой наряд конечно же не понравится, но накануне вечером, когда мы смотрели футбол и выпивали, я ему уже дала понять, что мужчине не следует давать женщине советы насчет того, что ей надевать, если только он не Ральф Лорен[1].
Пар в кабинке рассеивается, и мне кажется, что я слышу чей-то голос. Вот же досада. Это может быть кто угодно — кто-либо из военных или докторов, да вообще любой, кому разрешено пользоваться этой секретной душевой и кому необходимо привести себя в порядок, пройти дезинфекцию или переодеться. Я думаю о коллегах, вместе с которыми только что проводила аутопсию, и мне почему-то кажется, что это снова капитан Аваллон. Утром, во время компьютерной томографии, она не отходила от меня ни на шаг, будто — после стольких-то лет! — я ничего в этом не смыслю, а остаток дня, словно травяная лягушка, скакала вокруг моего рабочего места. Скорее всего, это она. Нет — точно она, иначе и быть не может. От досады я стискиваю зубы. Проваливай.
— Доктор Скарпетта? — доносится до меня знакомый голос, вкрадчивый и бесстрастный; он, кажется, преследует меня повсюду. — Вам звонят.
— Я только вошла! — кричу я, перекрывая шум льющейся воды.
Как еще сказать, чтобы меня оставили в покое! Дайте же хоть немного побыть одной. Сейчас, в данную минуту, я не желаю видеть ни капитана Аваллон, ни кого-либо еще, и дело вовсе не в том, что я голая.
— Извините, мэм, но с вами хочет поговорить Пит Марино. — Ее невыразительный голос слышится уже совсем близко.
— Пусть подождет.
— Он говорит, это важно.
— Можете узнать, что ему надо?
— Сказал, это важно, мэм, — только и всего.
Я обещаю, что подойду к телефону, и делаю это, наверное, слишком резко — несмотря на все мое старание, быть обаятельной получается не всегда. Пит Марино — следователь, с которым я работаю половину моей жизни. Надеюсь, дома все нормально. Нет, если бы дело было срочным, или, не дай бог, что-то случилось бы с моим мужем Бентоном или с Люси, или же если бы произошло что-то серьезное в Кембриджском центре судебных экспертиз, который я теперь возглавляю, он бы сказал. Если бы он звонил по важному делу, Марино не стал бы просто просить кого-то позвать меня к телефону. Обычный выброс неконтролируемых эмоций, к такому выводу прихожу я. Когда ему вдруг приходит в голову какая-то мысль, он обязательно должен поделиться ею со мной.
Я широко открываю рот, стараясь выполоскать засевший глубоко в горле запах разлагающейся, обуглившейся человеческой плоти. Вонь от того, с чем я сегодня работала, вместе с паром поднимается к пазухам, смерть не оставляет меня даже здесь. Я скребу под ногтями антибактериальным мылом, которое выдавливаю из бутылочки, — тем же мылом, которым пользуюсь для мытья посуды или деконтаминации[2] обуви на месте преступления, — а потом чищу зубы, десны и язык листерином. Глубоко промываю ноздри, отскабливая каждый дюйм плоти, дважды мою волосы, но зловоние не уходит. Похоже, мне никогда от него не избавиться.
Погибшего солдата, телом которого я занималась, звали Питер Гэбриэл, как легендарного рок-певца, с той лишь разницей, что этот Питер Гэбриэл был рядовым первого класса и не успел пробыть в афганской провинции Бадгис и месяца, когда придорожная бомба — кусок канализационной трубы, начиненный пластической взрывчаткой PE-4, — пробила броню его «хаммера» и внутри машины вспыхнул огненный вихрь. На рядового Гэбриэла у меня ушел почти весь день. И это здесь, в суперсовременном научном центре, где судмедэксперты и ученые Министерства обороны регулярно имеют дело с проблемами, которые у большинства людей никак с нами не ассоциируются: убийством Кеннеди; недавней идентификацией останков семейства Романовых и членов экипажа подлодки «Ханли», затонувшей в годы Гражданской войны. Мы — организация благородная, но малоизвестная, возникшая еще в 1862 году на основе Медицинского музея армии, хирурги которого оперировали (а затем и проводили аутопсию) смертельно раненного Авраама Линкольна, и обо всем этом я должна рассказать на Си-эн-эн. Сделать упор на позитив. Забыть, что говорила миссис Гэбриэл. Я не чудовище и не фанатик. Ты не должна осуждать бедную женщину за то, что ее нервы вышли из-под контроля, говорю я себе. Она только что потеряла своего единственного ребенка. Гэбриэлы — темнокожие. А как бы ты себя чувствовала? Ты же не расистка.
1
Лорен Ральф — американский модельер и бизнесмен, удостоен Советом дизайнеров США титула «Легенда моды».