— Элис! И миссис Уэллс. Как приятно, что вы нанесли мне визит.
Я вздрагиваю, а мама сияет лучезарной улыбкой.
— Спасибо, что нашли для нас время, — говорит она. — Элис, садись.
Смотрю на нее, потом на Мэтерса. У профессора такая маслянистая улыбка, что я чуть не отшатываюсь, но, в конце концов, все же сажусь напротив него. Мама садится рядом.
Ничем хорошим это не кончится…
Мама откашливается и начинает:
— Элис, профессор Мэтерс связался со мной около недели назад.
— И с тех пор я каждый день хожу на его лекции, — защищаюсь я.
— Дело не в твоей посещаемости, — встревает Мэтерс.
Мама поворачивается ко мне.
— Профессор Мэтерс считает, что ты распускаешь о нем грязные слухи.
Мои взгляд перескакивает на профессора. Он выглядит довольным, как черт.
Я сужаю глаза.
— Это неправда.
— Слухи о сексуальных домогательствах, — продолжает мама, и я напрягаюсь, парализованная воспоминаниями о том жутком случае, которые сразу всплывают в моей голове. Он рассказал ей? Но она же поверит мне.
Мама хмурится.
— Ты хоть представляешь, как подобные слухи могут повлиять на карьеру профессора, Элис?
Я застываю. Улыбка Мэтерса становится наполовину притворно-терпеливой, наполовину притворно-святой. Он наклоняется через стол и похлопывает мою мать по руке.
— Ну будет вам, миссис Уэллс. Я не хочу, чтобы вы были с ней излишне строги. В конце концов, в этом есть и моя вина тоже. Я был в таком восторге от ее блестящей учебы и целеустремленности. Подобное восхищение нетрудно принять за флирт — особенно столь неопытной девушке, как наша Элис.
В мое сердце будто вонзается сотня ножей одновременно.
— Мама, — обретаю я голос, — ты не можешь поверить ему…
— Ты считаешь, что он правда пытался домогаться тебя?
Я стискиваю на коленях кулак.
— Да. Он пытался… он прикоснулся ко мне…
— И я прошу прощения, — виновато улыбается Мэтерс, — за то ободряющее объятие.
— Ободряющее объятие? — Мой голос становится тихим. — Вы так это называете?
— Достаточно, Элис, — рявкает мама. Наклоняется ко мне и шепчет, чтобы Мэтерс не слышал: — Как ты посмела поставить под угрозу свое обучение в университете?
Меня тошнит. Я хочу, чтобы меня вырвало прямо здесь, на его красный ковер. Потому что моя мать заняла его сторону, а не мою.
Он добрался до нее раньше, чем я смогла рассказать ей правду. И убедил в своей правоте благодаря их профессиональной связи, а она поверила ему, заглотила наживку, потому что всегда так и рвется найти повод, чтобы обвинить меня. В том, что не выбрала ее альма-матер. В том, что недостаточно хорошо справляюсь сама. В том, что отец ушел. Она хочет контролировать мою жизнь, причем полностью. Как в старшей школе. И звонок Мэтерса — прекрасный предлог, чтобы его вернуть этот контроль.
— Ты поверишь человеку, которого видишь первый раз в жизни, а не родной дочери? — произношу я громко, четко и медленно. Мама откидывается на спинку стула, взгляд у нее такой, словно я грожу ей ножом.
А я чувствую, как меня одолевает темная печаль.
— Все эти годы я очень старалась, чтобы ты меня полюбила, — начинаю и смеюсь над собой. — Я думала… думала, что смогу заставить тебя гордиться мной, если буду стараться. Но ты… Неужели ты так и не полюбила меня после всего этого времени и всех этих попыток? Ты до сих пор даже… не доверяешь мне?
Вытираю мокрые от слез глаза.
— Как ты можешь? После всех твоих правил, которым я безоговорочно подчинялась. Я же делала все, что ты хотела. Все, что просила. Пропускала все вечеринки, отказывалась от ночевок. Никогда не пила алкоголь и в жизни не прикасалась к наркотикам, а ты относишься ко мне так, будто я перепробовала все сорта! Ты ставишь меня на одну ступень с моими сверстниками, но я не такая! Я так старалась быть… лучше их! Чтобы ты мной гордилась!
Мама молчит, а вот Мэтерс вдруг заговаривает. Что не очень умно с его стороны.
— Элис, твоя мать просто хочет помочь тебе…
— Замолчите. — Я встаю во весь рост, голос становится властным. — Закрой свой рот, мерзкий червяк.
Мэтерс отшатывается. А мама тоже встает, ее взгляд холоден, как арктический лед.
— Вы сейчас же проявите немного уважения, юная леди.
— К нему? Или к тебе? Что важнее, о дражайшая мать? — интересуюсь я.
Она ощетинивается, глаза становятся похожими на два узких осколка льда.
— Да как ты смеешь? После всего, что я сделала для тебя… После всего, чем пожертвовала… — распыляется она, набирая обороты, чтобы после обрушиться на меня со всей высоты своего гнева. — Я столько сделала, а ты превратилась в лгунью, в наглую манипуляторшу! Этого не произошло бы, если бы послушалась меня и согласилась поступать в Принстон…