– Мне дар «чистого видения» по должности положен, – ухмыльнулся красавец эльф. – У нас им обладают все государственные чиновника высшего ранга. Правда, его не в подарок дают, а в награду, в том случае, если претендент на высокую должность сумел пройти испытание. Я, ясное дело, смог! – с лёгким самодовольством в тоне сообщил Ингвэ. После чего, окинул критическим взглядом Ганимеда и заметил. – Ну и вкус у тебя, сестренка! Я бы ещё понял, если бы ты в его иллюзию влюбилась, но... в этого мальчишку!
Его сестра лишь счастливо улыбнулась.
– Просто не понимаю! – покачал Ингвэ головой.
– Вот и я того же мнения! Ума не приложу, что они все в нём находят! – искренне обрадовалась Пандора. – Ну так что, Им? Может всё же воспользуешься моим предложением? – поддела она блондина.
– Ора, мне по-прежнему не смешно! – не разделил её веселья Ганимед. – И Мире, как только спадёт эйфория, тоже будет не смешно, а больно! Поэтому делай, что хочешь, но избавь её от воздействия моего проклятия! Или же я клянусь тебе, что наплюю на то, кто твой отец – и лично отдам тебя в жены Керту!
Пандора решила, что это он так в свою очередь решил поддеть её, и потому лишь насмешливо хмыкнула в ответ на данную «угрозу».
– Прямо к алтарю за руку отведу, чтобы не сбежала, – зловеще прошипел блондин. – И это железобетонное обещание. Поэтому, Ора, прямо сейчас начинай думать, как избавить Миру от этой ненужной ей влюбленности!
– Может сначала стоит всё же спросить Миру, хочет ли она избавиться от её влюбленности?! – возмутилась эльфийка.
– Ора, ты меня услышала? – проигнорировав эльфийку, с нажимом поинтересовался опекун.
Несмотря на видимое спокойствие, блондин был не на шутку встревожен, Пандора почувствовала это и тоже забеспокоилась. Она вдруг осознала, что ровным счётом ничего не знает о проклятии древнего красавца. И настроение действовать опекуну на нервы тут же пропало.
– Услышала, – кротко кивнула она. – И обещаю сделать всё от меня зависящее.
– Я рад это слышать, – с серьёзным видом кивнул блондин. Нахмурился. Тяжело вздохнул. Нервным движением потёр переносицу.
– Устал? – тут же нежно и очень-очень сочувственно проворковала Мириэль, сделав неосознанный шаг навстречу Ганимеду, который в свою очередь неосознанно отступил назад, растерянно при этом озираясь по сторонам.
– Есть немного, – признался он. – Хотя, кому я вру? Я вымотался. Устал как собака. – Он тяжело вздохнул. – Денёк сегодня был ещё тот. Поэтому, если вы не против…
– Разумеется, мы не против! – заверил Ингвэ, от которого не укрылись манёвры ни сестры, ни гостя. – Им, где твоя комната, ты знаешь. Комната Пандоры, рядом с твоей. Мира, пошли! – громко объявил он. Вслед за чем, схватив сестру за руку, в буквальном смысле этого слова потянул её за собой к выходу.
Мириэль не упиралась. Однако по тому, с какой неохотой она передвигала ноги, томно вздыхая при этом и не отводя взгляда от объекта своего обожания, всем в комнате было ясно, что сама бы она не ушла.
– Приятных снов, милый Им и милая Ора, – мечтательно вздохнув, пожелала эльфийка уже у самой двери.
– Будем надеяться на утро, которое мудренее вечера, – покосившись на сестру, ворчливо пробурчал хозяин дома и закрыл за собой дверь.
Ганимед проводил сестру и брата взглядом, прерывисто вздохнул, переступил с ноги на ногу, откашлялся, краем глаза при этом наблюдая за своей подопечной. Он был явно смущен. Что весьма озадачило Пандору. Губы её дрогнули в нерешительной, растерянной улыбке.
– Да?
Мужчина устало опустился в стоящее рядом с ним кресло.
– Ора в отношении Мириэль… Это не просто моя блажь. Я действительно за неё беспокоюсь.
– Я так и поняла, – кивнула девушка. – Это как-то связанно с твоим проклятием? Ты опасаешься, что её чувства со временем будут становиться всё сильнее и сильнее, пока её влюблённость в тебя не перерастёт в одержимость?
– Вполне возможно, что я просто перестраховываюсь, – криво усмехнулся красавец блондин. – Моё, так сказать, проклятие на разных женщин действует по-разному. Однако прецеденты, повторения которых я бы очень не желал, были, – он поморщился и закрыл глаза, дабы скрыть промелькнувшую в них боль.
Пандора чувствовала сколь болезненна для мужчины данная тема и потому не стала уточнять, о каких именно прецедентах идёт речь.
– Мириэль древняя, поэтому, возможно, Ингвэ прав и к завтрашнему утру её попустит… – предположила она.
– Да, – кивнул Ганимед. – То, что она не юная и восторженная девица – это хорошо.
– Мириэль однозначно не юная и восторженная девица, – заверила опекуна девушка, дабы хоть немного его успокоить.
Вот только при этом, её бы кто ещё успокоил! Ей бы кто сказал, что она ошибается. Ошибается в том, что Мириэль, на самом деле, гораздо хуже, чем любая юная и восторженная девица. Потому что она – несчастная одинокая старая дева, полюбившая впервые за пятьсот лет! Пандора подозревала, что эльфийка будет цепляться за это новое для неё чувство, которое наполнило её надеждой, счастьем и радостью, всеми фибрами души. Древняя «старая дева» так долго прозябала в безрадостной тюрьме прошлого, переживая вновь и вновь предательство любимого и испытанное по этому поводу унижение, что, пока Ганимед в свою очередь не разобьёт ей сердце, ни за что добровольно не откажется от своей влюбленности. Другими словами, перед Пандорой стояла та ещё задача!
Внезапно впервые за свои тридцать три года Пандора осознала, что её неспособность влюбляться – это тоже своего рода проклятие. Ей никогда не узнать, как это когда душа одновременно и поёт и томится от неизвестности. Как это флиртовать и кокетничать, очаровывать и завоевывать. Да, она может полюбить, но только один раз и только, если сама себе это разрешит. К слову, её мать, позволив себе полюбить Зевса, сделала очень неудачный выбор. Возможно, поэтому её тетка Гестия и сестра Афина – так и не решились до сих пор, кого-нибудь полюбить.
Пандора вздохнула, насколько же проще, когда выбор за тебя делают гормоны. В этом случае, всегда есть отговорка: «сердцу не прикажешь». В её же случае, когда право выбора отдано её серым клеточкам, а не коктейлю из фенилэтиламинов, дофаминов, серотонинов, норадреналинов и окситоцинов – такой отговорки нет. Просто для неё ошибка в выборе гораздо более обидная и болезненная.
«Моя мать тому пример! – с новым вздохом подумала она. – Да уж, иметь в запасе вечность и только один шанс полюбить – это определенно проклятие», – окончательно решила и постановила юная богиня.
– Ладно, – услышала она словно бы сквозь пелену столетий голос Ганимеда. – Пошел я спать. Слишком устал. А ты как?
– Я останусь. Мне нравится здесь, – кивнула она на балкон. Вслед за чем подошла к двери, раскрыла её, прошла на балкон и с комфортом расположилась на шезлонге.
Повинуясь неосознанному и очень удивившему его порыву, Ганимед, вопреки своим словам, сделал несколько шагов вслед за подопечной.
– Что-то мне подсказывает, что в этом шезлонге ты так и останешься до утра, – усмехнулся он, облокотившись о косяк балконной двери. Скользнувший по полулежащей в расслабленной позе девушке взгляд мужчины вдруг стал мечтательным.
Заметив сияющий нежностью взгляд опекуна и уловив его изменившееся настроение, Пандора не смутилась и не удивилась. Она совершенно точно знала, кому предназначалась нежность во взгляде древнего красавца. И этот кто-то определено была не она.
– Я даже знаю, что именно тебе это подсказывает, – с лёгкой иронией заметила она, словно бы невзначай, напоминая опекуну об их эмоциональной связи. – Как и знаю то, что ты уже пару-тройку тысячелетий не видишь в этих звёздах ничего особенного.
Расчет на ироничный, слегка ехидный тон оправдался. Блондин вздрогнул, словно бы очнувшись от сна-наваждения. И нежность исчезла из его взгляда.