Уэллс чуть понизил голос.
— Я все еще не доверяю ей.
Раздражение разлилось по венам Рейнхарда. Он сфокусировался на винограде, заставив себя говорить спокойным тоном.
— Просто задумайся над всем, что она сделала. И при этом она ничего не просила взамен.
— Как раз именно это меня и беспокоит, — сказал сенатор.
— Все под контролем, — сказал Рейнхард, чтобы успокоить его. — Это последний кусочек головоломки. Ты будешь здесь первого числа на Старлинг Гала?
— Разумеется. — В голосе сенатора не было слышно энтузиазма.
— Хорошо, — сказал Рейнхард. — Тогда мы и обменяемся информацией.
Он отключился и вернулся к роялю. Усевшись на лавочку, он снова заиграл классического Шопена. Он закрыл глаза, позволив музыке проникнуть в него, вернуть его в то время, которое он безуспешно пытался забыть. Это был его привычный способ. Музыка — единственная вещь, кроме виноградника, которая могла успокоить его ярость, но это никогда не длилось долго, потому что следом за музыкой всегда приходили воспоминания, с которыми он не хотел встречаться.
Ярость бурлила внутри него, заполняя его разум красной краской, пока она не стала единственным, что он видел. Открыв глаза, он ударил кулаком по клавишам. Звук аккордов разлетелся по застекленной комнате, отчего малиновки, сидевшие на деревьях за окном, разлетелись врассыпную.
Он встал и направился к окну. Сделав глубокий вдох, он посмотрел через ряды виноградных лоз и его взгляд остановился на виноградниках в отдалении.
Он хотел, чтобы все это принадлежало ему. И он ни перед чем не остановится, чтобы добиться желаемого.
Телефонный звонок вырвал его из задумчивости. Наверное, снова этот нытик Уэллс звонит. Но, посмотрев на экран, он увидел, что это не Уэллс, а женщина, по поводу которой Уэллс звонил ему.
— Я слышал, что вы нашли недостающее звено в моей неразрывной цепи, — сказал он, направляясь к мини-бару, чтобы сделать себе утренний коктейль. — Мне бы хотелось предположить, что вы ничего не хотите взамен, но я знаю, что человеческая природа не может работать подобным образом.
— Мы обсудим это позже. — Голос на другом конце был мягким с легкой хрипотцой. Он всегда получал легкое эротическое удовольствие, слушая ее речь. — А сейчас мне нужна всего лишь одна вещь.
Рейнхард налил себе Каберне, поболтал его в бокале и поднес к солнцу.
— И что же это?
— Чтобы виноградники Старлингов оставались в вашей собственности.
Глава 9
— И когда мы предадим ее тело упокоению, мы будем помнить ее нежные прикосновения, ее грустный смех, ее преданное сердце. Но больше всего мы будем помнить одну вещь, которая не будет сегодня похоронена. Мы будем помнить то, что мы чувствовали рядом с Сильви Анной Монро. То, что она все еще заставляет нас чувствовать. И в отличие от наших физических тел и даже нашего смертного разума, это чувство вечно. Это чувство останется навсегда.
Священник дал знак опускать гроб из красного дерева и слезы полились по щекам Эвы. Двадцатидвухлетняя скорбящая изо всех сил пыталась удержать самообладание, чтобы оставаться такой же сильной, как учила ее Сильви, но это было тяжело.
Чья-то рука сжала руку Эвы. Это пожатие было твердым и покровительственным, дающим поддержку и сострадание.
— Ты пройдешь через это, дорогая, — прошептал Чарли ей на ухо, его дыхание вырвало Эву из ее горестного транса.
— Как? — спросила она его.
Он улыбнулся.
— Вместе со мной.
Они были знакомы не так уж и много, едва ли год, но химия, проскакивающая между Чарли и Эвой, ускорила их отношения. Даже когда в сердце Эвы появилась дыра, Чарли заполнял ее, излечивая ее своей беззаветной преданностью.
Мимо них пролетела маленькая птичка, заставив их обоих подпрыгнуть. Эва засмеялась, провожая птичку задумчивым взглядом.
— Когда пьяный водитель убил моих родителей, Сильви все время поддерживала меня. — Она посмотрела на него. — Как ты сейчас.
— А что тут общего с этой птичкой? — с непониманием в голосе спросил Чарли.
Эва наклонилась, взяв горсть плодородной земли Напы, и позволила ей просыпаться сквозь пальцы.
— После того, как умер мой прадедушка, Сильви решила взять землю, которую она унаследовала от него и заложить виноградник. Он купил землю в середине шестидесятых, еще до того, как Напа стала знаменитой своими винами. Не потребовалось слишком много времени, чтобы дело пошло вверх. Но винограднику требовалось имя. Что-то стоящее, что-то правильное для моей бабушки и мамы, чтобы они смогли пережить уход прадеда и сделать что-то дерзкое и решительное. — Она улыбнулась. — Как оказалось, любимой птичкой моей мамы был скворец, крылатый воин, который может выжить почти где угодно, от ледников Арктики до тропических лесов, окружающих экватор. И где угодно посредине.