— Ежели вам в Кленовые Кущи (так иной раз величали малинкину страну), то Светлогорье поближе, кто ж спорит, — и купчина отправился искать другого охранника, явно разочарованный, что упустил Корня.
Мы подошли к молодому мужику, только что поминавшему столицу Светаны, и предложили свои услуги.
— Мне одного охранника не хватает, — ответил купец. — А вас двое.
— Нас, вообще-то трое. Еще моя сестра. Но она, понятное дело, беречь твое добро не станет, да и я не рвусь. Работать будет только он, — хлопнул айра по плечу.
— Коли у тебя двое нахлебников, на большую плату не расчитывай, — обратился мужик к Корню. — Дать смогу не больше пяти золотых.
— Договорились, — кивнул тот. — С тебя кормежка и места в повозке.
— Кормежка для тебя, места для брата с сестрой. Идет?
— Идет, — быстро сказал я, потому как Корешок изобразил на лице напряженное раздумье. Мне же не хотелось торговаться, уж очень удачно все складывалось. Денег у нас пока было достаточно, а путешествие с караваном не грозило серьезными издержками. Зато шли в нужном направлении, да еще получили места в повозке, значит, я смогу дрыхнуть и днем. Вернее, не дрыхнуть, а отправляться в степь и ломать клятый куст не только по ночам.
— Заметано, — улыбнулся купец. — Отправляемся через два полных дня. Сбор послезавтра вечером, на подворье Кремня, это я. Живу у Северных ворот, там всякий знает, покажут.
— Я — Корень, это мой друг Тимьян.
— Зачем вам в Светлогорье? — прищурился Кремень.
— Да просто по пути. Нам дальше, в Багряный Край, — ответил я.
— Друг там девицу оставил, которую никак забыть не может, — ухмыльнулся Корень. — Вот, решил счастья попытать — вдруг и она по нем до сих пор сохнет? Сестренка у него малахольная, следом увязалась, на корабль потихоньку пробралась да спряталась. Мол, хочу земли чужие повидать. А мне приходится за двумя ненормальными приглядывать.
— Имей в виду, в пути тебе придется за моим товаром смотреть.
— Ну, если не доверяешь…
— Доверяю. Выправка в тебе видна, значит, дело разумеешь. Что до остального… Лихие люди поубедительней бы наплели, чем ты тут рассказал, — хмыкнул купец. — Значит, послезавтра вечером. Не опаздывайте.
Сестренка, узнав новости, не выказала бурной радости. Ей, видите ли, не хватит времени, чтобы посмотреть город. Мне тут же вспомнилась Малинка. Ну почему бабы такие любопытные?
— Жена хозяина взяла меня на рынок, и я выучилась, наконец, торговаться, — с гордостью поделилась айрица.
— Славная женушка кому-то достанется! — тут же высказался Корень. — Мало того, что творящая, внучка самого Клевера, так еще и человеческих штучек поднабравшаяся.
— Тебе счастье в моем лице уж точно не грозит! — огрызнулась Эрика.
Айр счел ниже своего достоинства отвечать, только хохотнул издевательски. Мол, всю жизнь мечтал.
— Ти-им, — сестренка присела рядом со мной на кровать и заглянула в лицо. — А в Светлогорье можно задержаться? Там, наверное, еще интереснее, раз это столица.
— Посмотрим. Может, и задержимся, — спорить заранее не хотелось. Я все еще не расстался с надеждой, что айры пришлют кого-то за беглой девчонкой. Может, ее как раз в эти два дня и заберут, что нам до отправления остались.
— Ты такой славный! — мнящая себя жутко хитрой мерзавочка обняла меня и чмокнула в щеку, заодно бросая из-под ресниц победоносный взгляд на Корня.
— Ну ты и тряпка, дружок! — зло бросил тот и вышел, хлопнув дверью.
Мне айровы дрязги успели надоесть до колик, и я старался поменьше обращать на них внимание. Пусть Корешок с Эрикой лучше друг друга подкусывают, чем меня. Друг, правда, иной раз срывался, вот как сейчас, зато сестренка после бывала особенно ласкова, что мне очень даже нравилось.
Избавившись от Корня, девчонка принялась щебетать о том, сколько нового увидела и узнала, как все было здорово да интересно.
— Ты говорил, мне нужно мужчин опасаться, а они оказались гораздо любезнее женщин. Почему?
Эрика не утруждалась пустячным враньем, впитанным большинством людей с детства. К примеру, если немолодая или не слишком привлекательная торговка глядела на нее мрачно, айрица тут же надувала губки и принималась цедить слова. Это, конечно, не улучшало настроения бабы, и без того раздраженной созерцанием юной красотки, поэтому сестренка, к моему неудовольствию, предпочитала общаться с мужиками.
Я попытался объяснить ей тонкости обращения с женским племенем, но она никак не могла взять в толк, что же такое зависть.
— Нет, Тим, я никак не могу понять, почему они, как ты выражаешься, за-ви-ду-ют моей молодости и красоте. Они, когда были моложе, возможно, выглядели гораздо лучше. Да и их дочери, внучки и правнучки будут молоденькими, когда я состарюсь. Это же естественный ход вещей. Чего тут злиться, досадовать, за… завидовать? — споткнулась на малознакомом слове. — У нас в Зеленях наоборот радуются чужой удаче, красоте, здоровью. Это же гораздо приятнее, чем дуться при виде кого-то, кто кажется тебе лучше, чем ты сам.
— Рассуждаешь ты правильно, но люди, увы, не таковы. Многие из них, кстати, находят великую приятность в наблюдении за несчастьями ближних и совсем непрочь навлечь на них эти самые несчастья. Так что уж будь добра, улыбайся и говори что-нибудь любезное, даже если на тебя волком смотрят.
Когда мы отправились делать закупки в дорогу, сестренка последовала моему совету и, надо сказать, небезуспешно. М-да, друг прав, так айрица скоро и врать научится… Если доведется еще с Клевером встретиться, дед точно меня убьет.
Корень с нами не пошел, он, мол, прихватил все, что надо из дому, и пока не обносился. Зато, когда мы вернулись, заявил, что маленьким девочкам пора спать, а мужики пойдут развлекаться. Эрика ядовито пожелала нам приятного вечера, и мы отправились.
Я, признаться, думал, что айр потащит меня в какое-нибудь веселое заведение, но он завернул в довольно спокойный кабачок, где подавали отменное пиво. Под копченые пряные колбаски употреблялось оно особенно хорошо.
Корешок, пропустив пару кружек, начал нудить, что я много позволяю своей сестрице.
— Думаешь, она замолвит за тебя словечко перед Клевером, когда домой вернется? Не дождешься! Она ж творящая. Сам посуди: в попутчицы навязалась, а помогать с памятью отказывается.
— Слушай, Корешок, чего ты на Эрику взъелся? Посмотреть на нее приятно, да и поболтать тоже, если не говорить одни гадости.
— Я на нее взъелся?! — возмутился друг. — Это она об меня так и норовит ноги вытереть! И я, кажется, понял, почему.