Обвал

- Ну и слава Богу, пошли в дом.

- Тут наших вывезли… Я не знал, ехал домой. А в вагоне об этом меж собой осетины говорили. Я подслушал. Решил сперва к тебе зайти, а потом уж в Базоркино.

- Не стоит в Базоркино. Тебя задержат и под конвоем отправят в Казахстан. Я знаю, где наши - они в Акмолинской области. Сын твой, Савик, догадался по прибытию на место написать. Мы переписываемся. Я даже посылочки высылаю. Все живы. Вот тебе и первая радость. Пошли в дом. Пошли.

- А Саша как?

- Пишет, что скоро демобилизуется. Дважды был ранен.

- Я думал, что Родину защищаю, а я убийц моего народа защищал… - у него дрогнул голос.

- Успокойся, Гири! Не надо об этом. На то воля Аллаха.

- Да. Да.

На самом пороге он вдруг остановился:

- А он? - Спросил Гири шепотом.

- Жив.

- Мстит?

- Да.

- Бывает?

- Да.

Переступив через порог, он взглядом что-то искал.

- Степан Лукъяныч, вышел куда?…

- Нет папы более. Умер он еще в сорок первом. Воти его и похоронил, все расходы на себя взял.

Долго стоял Гири посередине комнаты, не решаясь сесть.

Господи, как сильно изменился этот мир за эти года!

Неделю провел Гири у Анны, отсыпался, досыта наедался нормальной домашней едой. Втайне он надеялся встретиться с буйным братом, но этого не случилось.

Снабдила сноха деверя целым мешком харчей, дала денег на дорогу, купила билет и отправила к семье в Казахстан. По прибытию на место обещал сразу написать. Что он и сделал.

В конце сорок шестого вернулся Саша, привез с собой жену-молдаванку. Оказывается, он целый год занимался перевозкой трофеев из Германии. Саша пил и очень много. На этой почве между супругами возникали скандалы, иногда доходящие до рукоприкладства, и Анна ничего с этим не могла поделать. Саша портился прямо на глазах. Наконец молдаванке надоело все это - уехала, не попрощавшись. Она написала с поезда: «Саша, прощай! У тебя уже есть одна жена - водка, зачем тебе вторая?»

Саша стал пропадать неделями. Часто отсиживался в милиции за пьяные дебоши. Анны он боялся, никогда не отвечал дерзко на упреки.

Однажды она безнадежно вздохнула:

- На тебе, Саша, прекратился наш род. Теперь я рада, что папа не дожил до этих дней.

- Сестренка, прости меня, я - кончился. Вроде я живой, а души моей уже нет. Война убила мою душу. Слабый я оказался.

И она больше не сказала ему ни единого слова упрека - бесполезно, но любви сестринской к нему не теряла.

Но и он держался определенной грани - сильно пьяный на глаза ей не попадался.

* * *

Эти четверо неожиданных гостей, не отходя от порога, рассматривали ее. Сердце у Анны дрогнуло.

- Анна Левенцова? Жена Асламбека?

- Я - Анна Левенцова, жена…

Тот, что стоял в середине, видимо старший, кивнул головой, взял у молодого большой сверток, двинулся к столу:

- Вот.

Сердце обдало жутким холодом, но она удержалась на ногах: перед ней лежала бурка Асламбека, а внутри, вероятно, его вещи. Таков обычай кавказских воинов.

- Убили?

- Да, - кивнули они все разом головой.

- Вы из отряда Хучбарова?

- Нет, мы все одинокие волки, но этот бой решили дать вместе, а тамадой избрали его. Под Балтами. Мы их там навалили. Но вот…

- Он мучился?

- Нет. Пуля сразила его насмерть. Успел сказать: «Передайте ей… Я Аллах!» - и все.

- А тело?

- Мы захоронили.

- Можете сказать мне - где?

- Можем. На старом кладбище Гаракха. Мы пробрались ночью. Там сейчас живут грузины.

- А как я узнаю точно его могилу.

- На самом углу восточной стороны. Мы поставили низкий, незаметный деревянный чурт. Вырезали две русские буквы: А и Э.

- Спасибо вам.

Абреки повернулись, чтобы уходить, но старший произнес:

- Такая наша судьба, сестра: сегодня - он, завтра - мы.

Они ушли. Анна развернула бурку. Барашковая шапка, белая черкеска, пуховой башлык, подарок Анны, кинжал с поясом.

Анна долго разглядывала эти дорогие для нее вещи, а потом собрала снова все в бурку, обняла, как живого человека, и повалилась на постель.

- Лев-Асламбек! Милый, отважный и неукротимый мой рыцарь! Как же так? Разве так может быть, без тебя?

Ее тихий плач с причитаниями продолжались до предрассветного часа. Тут Господь сжалился над ней - напустил на нее глубокий сон.

Саша стоял и утирал рукавом слезы.

- Сестренка, убили-таки?

- Убили, Саша, убили.

Саша сел на стул и зарыдал.

Целую неделю он не взял и капли спиртного в рот, и неотлучно был дома, возле нее. За это она осталась благодарна ему на всю жизнь. А потом он снова пропал надолго.

* * *

В сорок девятом году Анна собралась и съездила в Казахстан. Гостила целый месяц, но привезла в душе печаль - свекра Солта не было в живых.

Эльбускиевы, оставшиеся в живых, вернулись на Родину в пятьдесят восьмом. Савик был женат и имел двоих детей. Грузины покинули горные ингушские аулы, и ушли к себе домой.

Анна с Гири поехали в Гарак, нашли это кладбище и одинокую незаметную могилу на восточном углу.

Действительно, у изголовья торчал деревянный чурт - кусок доски. Гири расшатал его и вытянул из земли. Оба отчетливо увидели две вырезанные буквы: А и Э.

Женщина так обрадовалась, как будто встретила живого:

- Асламбек Эльбускиев! Гири, а рядом свободное место. Здесь уложите меня.

Подошел сторож, хранитель кладбищенского инвентаря, блюститель порядка.

Он осведомился, кто они. Гири передал ему слова Анны и что она мусульманка.

- Это похвально, что жена хочет лежать около мужа, я буду сохранять это место. Но она совсем молодая и красивая - ей рано умирать.

* * *

Ровно, одинаково, бесстрастно текли ее дни, словно тихая река в поле: ни печалей, ни радостей, ни надежд, как говорят русские: день и ночь - сутки прочь.

Анна жила прошлым, будущего не было.

Она, забывшись, часами простаивала у окна.

Вот однажды Саша сказал:

- Мне тяжело на тебя смотреть, сестренка. Может не все… еще пропало. Столько желающих на тебе жениться. Ну, нет его в живых, хоть бейся о стенку!

Она повернулась к нему и произнесла:

- Я была в объятьях льва, а теперь ты хочешь, чтобы меня обнимал какой-нибудь жирный кролик?

И все на этом: сердце на замок.

* * *

В 1971 году Эльбускиевы отвезли тело Анны на Гаракское кладбище и захоронили рядом с любимым мужем.

Наконец- то супруги соединились в этой тихой последней обители.

Кавказская идиллия