- Буди уж, чего медлить-то.
Я начал расталкивать товарищей:
- Просыпайтесь! Нас в гости зовут. За нами пришли.
- Ты говоришь о Мулкулмовте *? - Сквозь сон спросил Малхсаг.
- Я говорю о женщине, которую послал Бог и говорю серьезно. Скоро наступит ночь, нам надо торопиться. Она приглашает нас к своему огню. Понимаешь - к огню!
Тут я вспомнил свой дуа и закричал:
- Вставайте! Она… Ее Аллах послал, кто бы она ни была!
Четыре новых удивленных пар глаз уставились на эту странную фигуру.
- Не признали Дуню-Колдунью! Чего стоять-то? Берите своего страдальца, да пошли поскорее, а то вы тут наследили, даже ливень не смог все смыть, как ни старается.
Она пошла вперед широкими шагами, мы за ней. Малхсаг догнал нашу нежданную добродетельницу и ухватился за мешок и жердь:
- Дай, мать, это понести мне.
Она безропотно уступила, но заметила:
- Жердь держи на весу. Не волоки по земле, не следи, - потом она повернулась, - ты как меня назвал?
- Матерью. Разве плохо?
- Хорошо! Ты первый, родненький, за столько лет добрым словом назвал. Дай отблагодарю-то.
Она чисто по-детски утерла рукавом губы, ухватила обеими руками Малхсага за лицо и чмокнула в глаз.
- Вы вторая женщина, которая целовала меня, первая - мать.
Она махнула обеими руками, как курица, которая стряхивает с себя дождь и быстрее зашагала вниз в лощину, по которой текла неширокая речушка.
- Идите по речке. Оно скользко, неудобно, зато без следов.
Шли долго, часа четыре-пять. Лощина ссужалась, превращалась в овраг. У самого тупика мы втиснулись в узкую щель, отходящую вправо, и оказались в темном пространстве.
- Не пужайтеся. Сейчас свет будет, - успокоил нас голос из глубины полной темноты. - У меня тут целый коробок спичек. На такой случай - приход гостей - потратим одну, а то можно бы огонь разворошить да сухих палочек подбросить, но долго ждать.
Спичка загорелась, высветив округлую нору шагов на десять.
- Вот и светильник. Что твое эклектричество!
Действительно, светильник, глиняная чашка с толстым ватным фитилем на боку, показался нам очень ярким. Мы находились в глиняном гроте. Пол был ровный. Повсюду со стенок свисали пучки трав, какие-то коренья, гроздья лесных плодов. В ряд стояли плетенные корзины, доверху наполненные чем-то. Здесь было сухо.
- Располагайтесь тута. Гостиная. Травка свежая, сухая, куда твоей перине до ней. А жердочка где?
- Я у входа ее бросил.
- Ой, не надо было там бросать, сюда нести следовало.
- Было темно, - извинялся Малхсаг. - Я принесу.
- Принеси уж, принеси, сыночек названный.
- Спасибо
- За что спасибо-то?
- За то, что сынком назвали. Думаю, мне здесь будет тепло, сытно. Вы не бойтесь: женщина, родившая меня, ревновать не будет.
- Ай хитрюшенький! Какой подлиза! Ну, иди за жердью-то.
Она разворошила золу в очаге, бросила туда сухих листьев. Когда вспыхнуло пламя, подбросила еще тоненьких палочек, загорелся жаркий огонь.
- Сушится у огня будем по двое. - Приказал тамада, - Бейали и Малхсаг первые. Якуб на дежурство у входа. Чанги, ты посмотри наши продукты.
Наша хозяйка повесила на огонь маленькое железное ведерко с водой. Малхсагу наказала ту жердочку топориком порубить на короткие поленья. Для этого рядом с очагом стояла дубовая чурочка.
Чанги стал доставать из сумок наши припасы. С копченым курдюком и сыром ничего не приключилось, но кукурузные сискалы и толокно превратились в тесто.
- Не кручиньтесь. Не беда, -сказала женщина, - бросим в кипяточек - каша получится, сдобрим жиром - самая настоящая горячая похлебка будет.
У огня стояли два глиняных горшка, один большой, другой поменьше. Когда они вскипели, она туда набросала разных трав. Нас напоила из большого горшка по деревянной чашке:
- Пейте, чтобы простуда отпала. А то промокли. И этому страдальцу дайте. Потом я другой еще травки дам ему, чтобы боль утолить. Рана-то сквозная?
- Нет. Пуля сидит в бедре. - Ответил Малхсаг.
- Ай, беда! Мучает она его. Вынуть надо бы. Напоим вот травкой волшебной, посмотрим, куда она угодила, дура свинцовая. Авось вытащим. Недаром казачки прозвали меня Дуней-Колдуньей.
Жамурзу уговаривать не пришлось, когда ему объяснили, что это лекарство против сильной боли.
- Я думал горькое будет. Вкус особый и пахнет по-своему… - облегченно вздохнул раненый, - на сон тянет…
Никаких приспособлений у нее не было, кроме железной спицы, которой женщины вяжут шерстяные чулки. Она дезинфицировала ее, поливая жидкостью из пузатого флакона.
- Снимите штанишки-то, да на бок поверните, больным бедром кверху. Ой, как опухла-то, вздулась!
У нее были длинные тонкие пальцы. Ими стала осторожно поглаживать вокруг раны. Присев у изголовья Жамурзы, нагнулась к самому уху, тихим нежным голосом заговорила:
- Ты потерпи, родной. Чуть потерпи, если больно будет. Хорошо? Не думай о боли.
Жамурза кивнул головой и сонно произнес:
- Хорошо…
- Я нащупаю, где засела эта злодейка. Ты сильный, ты вытерпишь! Вытерпишь ведь?
- Вытерплю…
- Дуню-Колдунью матерными словами не будешь ругать?
- Не буду… Наши матерно не ругаются…
Когда она опустила кончик спицы в отверстие раны, у меня мурашки пошли по спине. Я посмотрел на Хасана, тот уставился в землю
- Еще чуть-чуть потерпи. Вот мы добираемся до нее. Ты сильный, крепкий! Пульке ли свалить такой дуб? Поживем еще, походим ножками по Божьей земле, на зло большевикам-душегубам. Вот она, вот! В кости застряла, кончиком-жалом своим впилась.
Я искоса посмотрел туда, она, все так же нежно поглаживая левой рукой вокруг раны, осторожно вытянула спицу, внимательно осмотрела ее.
- Глубоко сидит, злодейка, потому рана вспухла и вздулась. Придется примочки ставить, а как опухоль спадет, расшатаем ее и выдавим оттуда… ты согласен, родненький.
- Да, - отвечал Жамурза сонными губами.
- Ты пока не спи, хорошенький, поешь сперва, тебе силы нужны. Вот каша-варево поспело, покушаешь, если я попрошу? Сама с рук своих и покормлю.
- Покушаю…
Она зачерпнула готовую кашу из чуреков и кусочков курдюка, налила в глиняную чашку. Долго охлаждала, помешивая самодельной ложкой.
- Ты спишь уже?
Жамурза кивнул утвердительно, а потом, как будто раздумав, мотнул отрицательно.
- Вот, вот! Ты вроде спишь и не спишь. Открой ротик-то. Ай, ладная кашка получилась, сытная да вкусная! А пахнет как сдобно?! Запахом сыт будешь.
К нашему удивленью, она скормила раненому Жамурзе всю чашку до дна. Жамурза охотно ел с ее рук.
- Теперь спи. Боли не будет. Будем ставить примочки. Отдыхай, я гостей покормлю. А ночью…
Действительно, варево оказалось удивительно вкусным, и не удивительно: двое суток мы уходили от преследования под проливным дождем, имея с собой тяжело раненого товарища. До еды ли было?!
На завтрак хозяйка нас поила травяным чаем с медом.
- Это мед диких пчел? - Спросил Малхсаг.
- Нет. Диких пчел я не находила, живу уж сколько в лесу. Медом одарили меня казачки, которых я вылечила от разных хворей.
- Казачки? Какие казачки?
- Там внизу из станицы. От моей горы до станицы четыре километра всего. Мою гору они прозвали Страшной.
Для нас это было тревожной новостью, все переглянулись.
- Вы успокойтесь. Сюда никто не придет: это место заговоренное.
- Кем заговоренное?
- Мной.
- Слушайте, разве власть вас не трогает?
- Трогали однажды. Коровы объелись дурной травы и попадали, а бабы шум подняли, что это Дунья-Колдунья порчу навела на всю станицу, митинг в селе организовали. Решили выловить и отправить куда подальше, начальству из района волю свою передали. Наехало войска, милиции, да охотников всех вывели, заарестовали меня в моей норе. Свезли в район, допрашивают: «Кто такая? Где паспорт?». Отвечаю: «Называют Дуней-Колдуньей, паспорта отродясь не имела». - «Чем живешь?». - «Лесом. Лес меня кормит. Я никому не мешаю». - «А социализм строить кто будет за тебя?». - «Я не умею его строить. Я просто живу и ни единой живой душе обиду не творю». - «Ты знахарством занимаешься, баб деревенских дуришь». - «Неправда. Я лечебной травки даю, если просят и платы не требую. Но если в благодарность дадут полкаравая хлеба - спасибо им. А коровы дурной травы объелись, спросите у ветеринара вашего». Начальник милиции меня допрашивал: «А заговор в самом деле существует?» - спрашивает он однажды тихо. «Существует». - «У меня дочь десяти лет заика. Можешь заговорить?». - «А она от роду заикается?». - «Нет, в семь лет ее бык забодал, вот со страху и стала заикаться». - «Приведи, посмотрим на девочку твою». Он привел. Я с ней два дня повозилась по несколько часов - перестала заикаться. Хоть и энкеведешник, а благородный оказался. «Иди, - говорит - на все четыре стороны. Пока я здесь буду начальствовать, никто не тронет. Отпишу начальству, что ты умственно отсталая». С тех пор вроде отстали. Да и какой толк от мен? Я умею делать только то, что мне по душе. Дары лесные собирать. А это им не нужно… А пульку-то, злодейку, мы с ним вытащили ночью.