– Что тебе? – недовольно спросил Стас. – У меня ничего нет, ни картошины, ни куска хлеба…
– Забери меня отсюда, – с придыханием произнесла женщина. – Здесь нельзя жить, забери меня.
Женщина была худа и оборвана. Растрёпанные волосы, безумные глаза. Последнее время в городских анклавах появилось много таких. В прошлой жизни они были красивы и удачливы, но после обвала оказались никому не нужны и совершенно не приспособлены к жизни. Летом они как-то перебивались, но теперь началась осень, а никакого послабления в жизни не намечалось, и было ясно, что зима никого не пощадит.
– Я буду работать, я пойду в служанки, я буду спать, с кем ты скажешь. Я на всё согласна, только забери меня отсюда…
– Не могу, – привычно ответил Стас. – Ты погибнешь на полпути, я ничем не смогу тебе помочь.
– Ты можешь, я знаю, женщина бежала, уцепившись за край телеги. – Ты возьмёшь меня из этого ада.
– Ты с ума сошла! – крикнул Стас. – Здесь уже опасно! Беги назад!
– Нет! Я с тобой!
Стас схватил купленную верёвку и концом её стегнул просительницу по лицу.
– Уходи!
– Бей! – простонала та. – Бей ещё! Я тебя люблю…
Больше Стас не оборачивался. Он хлестнул верёвкой лошадь, которой всегда управлял только вожжами, и послал её в нелепый галоп.
– Но! Пошла!
– Не бросай меня! Я с тобой! – сзади раздался громкий хлюпающий звук, и голос прервался.
Стас не оглянулся. Он слишком хорошо знал, что увидит на дороге.
Вокруг тянулась мёртвая зона. Когда-то здесь были городские районы, частный сектор, застроенный домиками, ничем не отличавшимися от деревенских. Бревенчатые домишки и добротные двухэтажные дома из клееного бруса, все с колодцами и крошечными огородиками, как правило, ничем не засаженными или превращёнными в цветники. Как говорится, ни нашим, ни вашим. После обвала, когда мир разделился на деревенские и городские анклавы, такие места стали мёртвой, пограничной зоной. Первое время местные жители ещё могли появляться в своих домах, но постепенно это становилось всё труднее и опаснее, да и прежние пожитки, как и товары из окрестных магазинчиков давно были вынесены и расточены неведомо куда. Теперь из людей здесь мог находиться только Стас и немногие подобные ему, но и Стас понимал, что в мёртвой зоне лучше не останавливаться, а проезжать её как можно быстрее.
Удивительно, что животные, дикие и одичавшие, которым, казалось бы, никакие мёртвые зоны нипочём, тоже старались не селиться в этих местах.
Обвал случился в ноябре, когда дачников по деревням оставались считанные единицы. Именно они, люди одновременно городские и деревенские, оказались той ниточкой, что связывала изолированные анклавы. Их называли ходоками, забытым словом, которое вдруг ожило и наполнилось новым содержанием. Когда ходоки являлись в чужой анклав, на них падал отблеск мёртвой зоны, делавший их практически неуязвимыми.
Обычные деревенские обитатели точно так же не могли попасть в город, как и городские к ним. После того, как исчезло электричество и перестали ездить автолавки, им пришлось вспоминать приёмы прежней жизни, когда в деревне царило натуральное хозяйство. Учились макать свечи и печь хлеб. Кто был в силе, вновь заводил скотину и выживал, в общем, неплохо.
О том, что творится в городах, ходили, в основном, слухи, причём, самые невероятные. Да и как могло быть иначе, если ослепли телевизоры, замолкли телефоны и радио. Новости внешнего мира приносили всё те же ходоки из бывших дачников. Народ судачил о конце света, о вторжении инопланетян, о происках забугорных государств. Последнее не лезло уже ни в какие ворота, поскольку из-за бугра не приходило ни малейших вестей, и, значит, дела там обстояли не лучше здешних.
В анклав, где жил Стас, входило десяток полувымерших деревенек и два села, где и сейчас жили сотни людей. А вот с ходоками анклаву не повезло: один только Стас. В деревне Федово была ещё девяностолетняя москвичка Раиса Степановна. Ранней весной её вывозили на природу внуки и оставляли на попечение местных алкашей, а в первопрестольную старались вернуть попозже. Разумеется, Раиса Степановна никуда не ездила и, кажется, не слишком понимала, что происходит. Поэтому Стас оказался человеком попросту незаменимым и для своего анклава и для внешнего мира. Торговый обмен не многих спасал в городском анклаве, зато Стас сумел вернуть домой двоих ребят, незадолго до обвала ушедших в армию, и девчонку, учившуюся в областном центре в техникуме. Уехать из дома они успели, а прижиться во внешнем мире – нет. Вот и болтались в чужом анклаве, как цветок в проруби. Хорошо, узнали Стаса, по деревням все, кроме разве что дачников, друг друга знают, а Стас признал их по чуть заметным огонькам, не то в глазах, не то прямо в душе. Огни было невозможно как следует разглядеть и описать, но они были и, несомненно, отличали своего от остальных и прочих.